Студопедия — АРХАИКА И СОВРЕМЕННОСТЬ 2 страница
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

АРХАИКА И СОВРЕМЕННОСТЬ 2 страница






С другой стороны, «собачий» статус является социально не­адекватным с точки зрения действующих в обыденном культурном пространстве норм. «Волкам» и «псам» не место на «человеческой» территории, для которой одно их присутствие может быть чревато осквернением: соответствующие нормы и формы поведения стро­го табуированы, а их носители, не пройдя обрядов очищения и не «превратившись» тем самым из волков обратно в люди, не имеют элементарнейших «гражданских» прав1. Они по определению яв­ляются носителями хтонического начала, они магически «мертвы»

1 Ср. в Османской империи практику набора янычар как специфически маргинального рола войск ич христианских детей Иноверны по определению


Архаика и современность ________________ 343

и как таковые попросту «не существуют». (Ср. специфические практики «исключения» членов маргинальных военизированных формирований из общепринятого правового поля. Так, для того чтобы стать фением, ирландский юноша должен был заручиться со­гласием собственного клана на то, что он не станет мстить за со­родичей даже в том случае, если они будут перебиты все до едино­го. В то же время, если фений наносил кому бы то ни было какой бы то ни было ущерб, его родственники не несли за это ровным счетом никакой ответственности.) В таком случае «волевое» при­писывание оппоненту «песьих» черт является сильнейшим маги­ческим ходом — оппонент тем самым попросту вычеркивается из мира людей, как не имеющий права на существование.

4. МАГИЧЕСКИЙ СМЫСЛ КЛЮЧЕВОЙ ФОРМУЛЫ

Вернемся теперь к ключевой для русского мата формуле. Фраза пес ёб твою мать именно и являет собой, на мой взгляд, формулу магического «уничтожения» оппонента, ибо с точки зрения тер­риториально-магических коннотаций смысл ее сводится к сле­дующему.

Мать оппонента была осквернена псом — причем разница меж­ду воином-псом и животным рода canis здесь не просто несуще­ственна: ее не существует. Следовательно, оппонент нечист, про­клят и фактически уже мертв сразу по трем позициям. Во-первых, его отец не был человеком, а сын хтонического существа сам есть существо хтоническое. Во-вторых, мать оппонента самим магичес­ким актом коитуса с псом утрачивает право называться женщиной и становится сукой (оппонент тем самым приобретает формульный титул сукин сын, также указывающий на его хтоническое происхож­дение и не-человеческий статус). В-третьих, само пространство, на котором был возможен подобный коитус, в силу свершившегося факта не может быть «нормальным», магически положительно мар­кированным пространством для зачатия человеческого ребенка, а является, по сути, Диким полем, то есть пространством маргиналь­ным, хтоническим и как таковое противоположным «правильно­му», домашнему прокреативному пространству.

суть собаки, дети же их, изъятые в раннем возрасте из «песьей» среды, обра­щенные в истинную веру и особым образом «натасканные», псами быть не перестают, но становятся псами цепными, готовыми в любую минуту жизнь положить за хозяина. Ср. также сходную практику последних египетских Ай-юбидов при создании особой рабской и инородческой (песьей) гвардии маме­люков, возможно, послужившую примером для турок-османов.



В. Михайлин. Тропа звериных слов


Отсюда, кстати, и другая формула, смысловой аналог форму­лы сукин сын: блядин сын. Формула, вышедшая из употребления в современном русском языке, но имеющая массу аналогов в иных языках — вроде испанского hijo deputa. Русское слово блядь произ­ведено от глагола со значением блудить, блуждать, причем оба эти смысла исходно параллельны. Блудница есть именно заблудшая женщина, женщина, попавшая на территорию, магически не со­вместимую с традиционными родовыми женскими статусами. Мать, жена, сестра, дочь — статусы, сакрализованные как во внут­реннем (общем), так и в промежуточном (женском, «садово-ого­родном», прокреативном) кругах бытия. Оскорбление, нанесенное «статусной» женщине, карается не менее, а зачастую и более суро­во, чем оскорбление, нанесенное статусному мужчине. Однако женщина, попавшая на маргинальную, охотничье-воинскую терри­торию без сопровождения родственников-мужчин, есть именно женщина заблудшая, блудящая, гулящая и т.д., вне зависимости от тех обстоятельств, по которым она туда попала. Она лишается всех и всяческих территориально обусловленных магических (статус­ных) оберегов и становится законной добычей любого пса. Она — сука. Она — блядь[. Итак, оппонент не является человеком ни по отцу, ни по матери, ни по месту и обстоятельствам зачатия.

Таким образом, оппонент трижды проклят в результате произ­несения одной-единственной магической формулы — достигнута высшая в магическом смысле компрессия, поскольку в традицион­ных мифо-ритуальных схемах троекратный повтор какого-либо действия традиционно означает его «окончательный и не подлежа­щий обжалованию» характер.

5. специфика, функции и статус

матерных Речевых практик

в контексте их.магистически-

территориальнои привязанности

Выскажу предположение, что «матерная лая» была изначально неким территориально привязанным кодом, не имеющим обяза-

' Ср. в этой связи практику выделения в городском пространстве особых мест для поселения профессиональных «блудниц» и стойкое нежелание «чес­тных» граждан жить по соседству с кварталами красных фонарей, далеко не всегда объяснимое господствующими в обществе строгими нравами. Ср. так­же и непременный в недавнем прошлом (а пожалуй что и в близком будущем, если иметь в виду происходящие сейчас в российском обществе перемены) этап социализации юношей из «приличных» семей, связанный с устраиваемой кем-либо из старших родственников-мужчин инициацией в борделе, а также прак­тики предсвадебных «мальчишников» и т.д.


Архаика и современность



тельных инвективных коннотаций, но резко табуированным в иных, «человеческих» магических зонах. Вследствие этого не толь­ко существующие на мате сильные магические проклятия, но и сами «неуместные» разговорные практики приобретают в этих зо­нах выраженные инвективные коннотации — в силу чужеродное -ти и, следовательно, деструктивности и без того деструктивной «песьей» магии вне «положенного» ей пространства (в ранних, ма­гически ориентированных сообществах) или хотя бы в силу того, что она просто «оскорбляет слух» (в сообществах более поздних, ориентированных на утратившие первоначальный магический смысл социальные табу, которые тем не менее сохраняют магисти-ческую привязку к той или иной культурной зоне).

В таком случае обозначения конкретных частей тела, которые сами по себе не должны быть табуированы ни в земледельческом, ни в скотоводческом обществе, чье процветание изначально осно­вано именно на прокреативной магии (фаллические и родственные культы плодородия), должны приобретать табуистический статус в том и только в том случае, если они напрямую ассоциируются с выраженной в ключевой матерной формуле ситуацией. То есть хуй в данном случае — вовсе не membrum virile, а песий хуй, пизда — сучья пизда, а глагол ебать обозначает коитус не между мужчиной и женщиной, а между псом и сукой (напомню, что воины-псы не только назывались этим именем, но с магнетической точки зрения являлись таковыми). То есть употребление соответствующих терми­нов применительно к собственно человеческим реалиям носит не назывной, но кодовый характер, передавая в первую очередь впол­не конкретный «волчий» аттитюд. Данная особенность характерна вообще для всякого «матерного говорения» и рассматривается в данном контексте как одна из основных его характеристик.

Действительно, вплоть до сегодняшнего дня на мате не ругают­ся, на мате говорят. Из огромного количества лексических и грам­матических форм, производных от трех основных продуцентных для русского мата и нескольких «вспомогательных» в плане слово­образования корней, лишь ничтожно малое количество (причем в основном — существительных) приходится на смысловые инвекти­вы. Глаголы ебать, въёбывать, выёбываться, ёбнуть, наебнутъ, на-ебать, остоебенитъ, уёбывать, пйздитъ, пиздйть, пиздануть, опизде-неть, охуеть; существительные хуй, хуйня, хуетенъ, пизда, пиздюлей (мн.ч., родительный падеж), пиздец, блядь, ёбарь, ебеня (мн.ч.); при­лагательные охуенный, охуительпый, херовый, пиздецкий, пиздану-тый, ёбнутый, ебанутый; наречия охуенпо, хуево и т.д. крайне эмфа-тизированы по сравнению с нематерными синонимами — причем настолько, что зачастую попросту не имеют полностью адекватно­го «перевода», однако инвективами, по сути, не являются.



В. Михайлин. Тропа звериных слов


В своем исходном виде мат был жестко привязан к маргиналь­ной культурной зоне, ко всем относящимся к ней материальным и нематериальным магическим объектам, к принятым в ее пределах способам поведения и системе отношений как внутри «стаи», так и между членами «стаи» и посторонними. «Песья лая» была своего рода бессознательной имитацией одной из сторон более ранней стадии развития собственно «человеческого» языка — комплексом вытесненных на периферию архаических охотничьих/воинских речевых практик. Отсюда и ряд особенностей матерного говорения, доживших до наших дней.

Рассмотрим ряд ключевых особенностей мата как комплекса кодифицированных речевых практик, существующих в пределах живого русского языка.

Во-первых, это откровенно диффузная семантика матерной речи. Значение всякого матерного слова сугубо ситуативно, и кон­кретный его смысл может меняться на прямо противоположный в зависимости от контекста. Денотативные значения матерных тер­минов чаще всего доступны лишь в плане описания возможного семантического поля (или семантических полей), и по этой причи­не всякая попытка словарного «перевода с матерного на русский» не может не окончиться полной неудачей. Так, слово пиздец в раз­личных речевых контекстах может «указывать» на прямо противо­положные смыслы — от полного и безоговорочного одобрения некоего завершенного или завершаемого действия или некоторой взятой как единое целое ситуации до столь же полного разочаро­вания, отчаяния, страха или подавленности. Семантика мата цели­ком и полностью коннотативна, конкретные смыслы свободно «поселяются» в семантическом пространстве высказывания и столь же свободно его покидают. Однако именно эта безраздельная кон-нотативность и позволяет мату быть предельно конкретным. Ответ на вопрос: Это что еще за хуйня? — будет совершенно конкретным в зависимости от ситуации, от интонации, с которой был задан вопрос, от жестикуляции и позы задавшего вопрос человека и еще от массы сопутствующих семантически значимых факторов. Ведь и означать он может буквально все, что угодно: от нейтрального любопытства по поводу конкретного предмета (скажем, детали ка­кого-то механизма) до общей оценки конфликтной ситуации с па­раллельным выражением готовности в нее вмешаться; от выраже­ния презрения по отношению к человеку или поступку до прямой угрозы в адрес «неправильно себя ведущего» оппонента. Следует также учесть и то обстоятельство, что в большинстве случаев вопрос этот является, по сути, риторическим и никакого ответа (по край­ней мере, вербального и коммуникативно ориентированного) вовсе не подразумевает. Он есть выражение определенного аттитюда и


Архаика и современность



связанной с ним готовности к действию, и в задачу участников ситуации входит никак не понимание прямого смысла вопроса, а, напротив, оценка спектра стоящих за вопросом значений и соот­ветственная модуляция исходной ситуации.

Во-вторых, слово в матерной речи выступает почти исключи­тельно в инструментальной и коммуникативной функции — фун­кции сигнала, побуждения к действию, предостережения, маркера определенного эмоционального состояния и т.д. Номинативная его функция сведена к минимуму. Оно эмоционально насыщено и даже перенасыщено, если сравнивать его со словом в обычной, не­матерной речи. В ряде случаев никаких иных смыслов, кроме чис­то эмоциональных, оно и вовсе не несет. Мат — это возведенная в статус речи система междометий, «подражающая» грамматической структуре обычного языка, способная наделить собственные рече­вые единицы функциями частей речи, частей предложения и т.д., но не существующая в качестве фиксированного «свода правил». Это смутное воспоминание языка о его давно забытом изначальном состоянии. В этом смысле следующая цитата из упоминавшейся уже фундаментальной статьи Б.А. Успенского вполне может быть принята как метафора характерного для воинов-псов речевого по­ведения:

Итак, матерная брань, согласно данному комплексу представ­лений (которые отражаются как в литературных текстах, так и в языковых фактах), — это «песья брань»; это, так сказать, язык псов или, точнее, их речевое поведение, т.е. лай псов, собственно, и выражает соответствующее содержание. Иначе говоря, когда псы лают, они, в сущности, бранятся матерно — на своем языке; ма­терщина и представляет собой, если угодно, перевод песьего лая (песьей речи) на человеческий язык.

[Успенский 1997: 113-114]

Но — только как метафора. Потому что псы не «бранятся» или, по крайней мере, бранятся не всегда. Они просто так «разговари­вают». Другое дело, что в пределах собственно «человеческой» тер­ритории их речь, как и прочие формы свойственного им поведения, не может восприниматься иначе как брань. И матерщина не есть перевод песьей речи на человеческий язык: она сама и есть — пе­сья речь.

Еще одним тому свидетельством является подмеченная боль­шинством исследователей, но никем, по моим сведениям, до сей поры удовлетворительно не объясненная особенность матерной речи — склонность большинства говорящих «на мате» вставлять едва ли не после каждого «смыслового», «человеческого» слова


348 В. Михайлин. Тропа звериных слов

матерное слово или целую матерную конструкцию. Причем имен­но такой способ говорения и воспринимается на обыденном уров­не как собственно мат, лай, матерщина — в противоположность конкретным, матерным же, инвективным практикам, связанным с понятием выругать матерно или выругать по матери. В процессе говорения фактически происходит ритмическая разметка речи на «стопы», причем цезурами служат лишенные какого бы то ни было конкретного смысла, но, несомненно, эмоционально заряженные «табу-семы» (если воспользоваться термином В.И. Жельвиса). Чаще всего две-три матерные интерполяции регулярно чередуют­ся, что служит дополнительным средством ритмовки.

«Ну, что, бля, я, на х', пошел, бля. А то меня, на хуй, предки, сука-бля, убьют. Вчера, блядь, пришел в полпервого, так они, с-сука, чуть на хуй меня не съели» (Из устного разговора подростков 13— 14 лет, на улице. Саратов, 1998 год).

«Ну, что ты, ё'б'т'ть, спрашиваешь, что ты, блядь, вопросы за­даешь? Ты что, сам, что ль, ни хуя не видишь?» (Из устного разго­вора грузчиков (45—50 лет), на товарном складе. Саратов, 1993 год).

Мат здесь не имеет никакого отношения к инвективе, не мыс­лится и ни в коем случае не воспринимается как таковая собесед­никами. В противном случае последнее высказывание (носящее эмоционально окрашенный и отчасти провокативный, разом по­буждающий к действию и ориентированный на понижение ситуа­тивного статуса оппонента, но никак не оскорбительный характер) должно было бы быть воспринято как страшное оскорбление — в том случае, если бы интерполянты ёбтвою мать и блядь (в сочета­нии с адресным местоимением ты) были «переведены» адресатом как смысловые. Такой «перевод» в принципе возможен — но лишь как ответный игровой ход, указывающий оппоненту на неумест­ность или чрезмерность вербальной агрессии и понижающий, в свою очередь, его ситуативный статус за счет «запугивания» одной только возможностью «прямого перевода». Так, адекватным контр­ходом (чреватым, однако, обострением ситуации в силу демонстра­ции нежелания «играть по правилам» и готовности идти на конф­ликт) в данном случае был бы ответ: «Еби свою, дешевле станет»1.

Ритмически организующая текст функция матерных интерпо-лянтов несет, на мой взгляд, весьма существенную смысловую на-

1 О причинах возможного переосмысления в современном мате глаголь­ной формы еб как формы первого лица см цитированную работу Б А Успен­ского.


Архаика и современность



грузку, собственно и переводя речь из «человеческой» в «песью», из «разговора» в «лай». Начнем с того, что она членит речь на более короткие единицы высказывания, присовокупляя к каждой из них освобожденную от прямого денотативного смысла, но эмоциональ­но и коннотативно заряженную сему — то есть, попросту говоря, перекодирует обычное высказывание в матерное. При этом чаще всего высказывание освобождается от «лишних» слов и усложнен­ных грамматических форм, прямой его смысл подвергается опре­деленной компрессии за счет усиления эмфазы. Так, фраза, кото­рая на «нормальном» русском языке звучала бы приблизительно как «Ну, что, мне, наверное, пора идти домой», будучи «перекоди­рована», приобретет вид приведенной выше начальной фразы из разговора подростков. Мат не знает полутонов и неопределеннос­тей. Поэтому наверное исчезнет непременно, пора идти уступит место более компрессивному и оперативному глаголу совершенно­го вида и в прошедшем времени (подчеркивается решительность, вероятное действие обретает вид свершившегося факта), а домой падет жертвой особой эстетики умолчаний, подразумевающей ин­тимную вовлеченность адресатов речи в личные обстоятельства говорящего.

Данная особенность матерной речи делает возможным особые иронические речевые конструкции, эксплуатирующие энергию отталкивания полярно противоположных, несовместимых языко­вых кодов, сознательно и «насильно» объединяемых в одной фра­зе. «Бафосный» (если воспользоваться устойчивым англоязычным термином, отсутствующим в русском языке) заряд фразы Уважае­мый NN, а не пойти ли вам на хуй? понятен всякому русскоязычно­му человеку.

Далее, ритмическая организация высказывания за счет матер­ных кодовых интерполяций выполняет также иную смысловую роль. Она фактически превращает речь в «пение», в «музыку», в спонтанное стихотворчество. Нелишним будет обратить внимание на то, насколько четко каждая конкретная кодовая сема меняет форму в зависимости от общего ритма фразы и от собственного в этой фразе места. Главными параметрами являются, естественно, долгота/краткость, а также количество и качество ритмически зна­чимых ударений1. Так, ключевая матерная фраза, будучи исполь­зована в качестве кодового интерполянта, может приобретать сле­дующие формы: ёб твою мать (равные по силе ударения на всех трех силовых позициях), твою-то мать (ударение на ю, редуциро­ванное ударение на а), т-твою мать (ударение на т-т), мать твою

' Прошу прощения у лингвистов за доморощенную терминологию и за попытку забраться в их огород.



В. Михайлин. Тропа звериных слов


(ударение на а, ритмическая пауза после слова мать), ёб'т'тъ, ёб'т и даже просто ё. Односложные и двусложные интерполянты удли­няются и укорачиваются за счет редукции или пролонгирования отдельных звуков, причем иногда даже согласные могут стать сло­га- и ритмообразующими {бля из блядь; с-сука с ритмообразующим первым с-с из сука). В случае ритмической необходимости отдель­ные краткие интерполянты могут образовывать устойчивые «сло­восочетания» (с-сука-бля, с силовым ритмическим ударением на первом, «безгласном» слоге и с дополнительным «затухающим» ударением на последний слог). Речь может также «украшаться» за счет распространения каждой конкретной формулы {ёбтвою в бога душу мать, причем все три «ключевых» слова находятся под силь­ным ритмическим ударением, в то время как «факультативная вставка» произносится в убыстренном темпе и со сглаженными ударениями).

Замечу еще, что в последней приведенной цитате ритмическая организация текста происходит не только за счет кодовых интер­поляций, но и за счет обычного для матерной речи приема, по сути противоположного заявленной выше наклонности мата к смысло­вой компрессии. В первом предложении один и тот же вопрос за­дается дважды, и эстетика этой фразы (помимо ее очевидной ком­муникативной избыточности — ибо сам вопрос является сугубо риторическим) строится на тонкой ритмической модуляции удво­енной — стихотворной — фразы. Обе части фразы начинаются с одной и той же вопросительной конструкции. Кодовые интерпо­лянты занимают одно и то же место, они ритмически равноценны, но это разные, чередующиеся интерполянты. И только финальная глагольная конструкция сознательно модифицируется. В том и в другом случае «затухающие», «раскатывающиеся» три последних безударных слога остаются неизменными, однако меняется пози­ция и «аранжировка» предшествующего ударного, окруженного во второй фразе двумя дополнительными, «избыточными» безударны­ми слогами. То есть фактически фраза целиком и полностью по­кидает пространство коммуникативно ориентированной «челове­ческой» речи и переходит во власть совершенно иной речевой модели, для которой составляющие фразу слова важны исключи­тельно в качестве ритмических единиц1. «Перекодированная» речь

1 Позволю себе кощунственную в пределах действующей гуманистической культурной модели мысль. Наиболее радикальный социальный переворот, с которого, собственно, и началось то, что мы теперь называем «историей чело­вечества», произошел тогда, когда в различных точках заселенного людьми пространства различные племена и народности начали переходить от тради­ционного жречески-мифоло! ического культурного уклада к эпически-социаль­ному, ко1да на центральное место в социуме вместо жреца встал военный вождь


Архаика и современность



только по внешней форме остается «внятна» для не владеющего матерным кодом (гипотетического) носителя языка, по внутренней же форме она становится ему абсолютно чужеродной и «невнят­ной». Для того чтоб понимать язык волков, оставаясь при этом человеком, нужно быть волхвом, равно вхожим в оба мира1.

На столкновении нескольких значимых особенностей матер­ной речи — диффузности смыслов, полисемантичное™ и ритми­ки как главной организующей силы высказывания — строится ряд матерных прибауток, сказок и присказок, часть из которых явля­ется «перекодированными» вариантами «нормальных» текстов. Так, в матерном варианте известной сказки «Теремок» очередной кандидат в «жильцы» представляется как «ёжик, ни хуя, ни ножек» и получает в ответ откровенно ориентированную на эстетический эффект фразу: «А на хуя нам без хуя, когда с хуями до хуя?» Тот же принцип работает и в «перезвоне», исполняемом обыкновенно на

и общий тон культуры стал куда более агрессивным и маскулинно ориентиро­ванным, чем раньше. К этому же периоду относится возникновение совершен­но нового способа организации коллективной памяти, который мы теперь именуем литературой. Не говоря уже о прямых смысловых и тематических па­раллелях между «песьей лаей» и ранней (и не только ранней) эпической тра­дицией, сам способ организации и функционирования ранних эпических песенных текстов примечательно похож на способ организации и функциони­рования кодового мужского говорения. Напомню, что эпические песни были изначально делом сугубо «стайным», они исполнялись не автором (за отсут­ствием личностного автора), но «носителем коллективного знания» и адресо­вались не личностному слушателю, но мужскому собранию, в походе (то есть в маргинальной территориально-магической зоне) или на празднике (то есть на магически «выгороженной» территории). Вовсе не пытаясь «приравнять к хренам» всю литературную традицию, я просто задаюсь вопросом о ее исто­ках, об изначальной природе и функциях литературного текста.

' Не могу не привести здесь цитаты из неоднократно уже цитированной работы Б.А. Успенского: «...языческим волхвам приписывается, по-видимому, способность превращать песий лай в человеческую речь... <...> Наряду со сви­детельствами о превращении песьего лая в человеческую речь, мы встречаем в славянской письменности и свидетельства о противоположном превращении; так, в Житии св. Вячеслава (по русскому списку) читаем: "друзш же изменяе­те чловьческий нравъ, пескы лающе въ гласа место"» [Успенский 1997: 114], и сноску к цитированному тексту со страницы 145: «...Отметим в этой связи народные поверья о людях, которые знают собачий язык...» (Успенский 1997: 145]. Вопрос об этимологической связи самого слова волхв с корнем волк дол­жен, на мой взгляд, быть рассмотрен особо, равно как и вопрос о природе «пограничного» способа жизни, обычного для славянских волхвов, кельтских друидов, жрецов германских, италийских и т.д. языческих культов. При этом необходимо помнить, что те языческие культы, о которых мы имеем хоть ка­кие-то свидетельства, относятся уже к откровенно «маскулинизированной» эпохе, когда роль и вес военной аристократии становятся все более и более зна­чимыми.


352 В Михаишн 1 ропи звериных слов

два голоса, причем первый голос — низкий и раскатистый («как у дьякона»), а второй — высокий и «со звоном» «Шел хуи по хую (уда­рение на ю), видитхуи на хую, взял хуи хуи за хуй, выкинул на хуй («подголосок» вместо выкинул, с сильным ритмическим ударением на вы, проговаривает и закинул, с чуть менее выраженным ударени­ем на и, но с четким «перезвонным» акцентом на каждом избыточ­ном безударном слоге, иногда «первый голос» также пропускает во фразе взял хуи хуи за хуи второе слово хуи, раскатывая и растяги­вая первое)

Еще одна особенность матерной речи связана со специфичес­ким грамматическим статусом ряда слов, который можно охарак­теризовать как более высокую по сравнению с кодифицированным литературным языком степень грамматической несвободы слова Так, ряд существительных употребляется исключительно во мно­жественном числе (и зачастую в конкретном падеже), причем чаще всего это связано с актуальной или подразумеваемой стандартной словесной конструкцией, в которой жестко «закреплено» данное слово Слово пиздюлеи встречается только в форме родительного падежа множественного числа, даже в тех случаях, когда употреб­ляется помимо исходной формулы давать/получать пиздюлеи (что «переводится» примерно как «бить»/«быть битым») Ряд форм во­обще имеет неопределенный грамматический статус, производный от междометия, но приобретающий выраженные смысловые оттен­ки существительного и повелительной формы глагола

«Он его ебысъ, ебысь, а тот в ответ х-ху-як, и пиздец» (Из пе­ресказа одним подростком 11 — 12 лет другому эпизода из боевика, на улице Саратов, 1999 год)

Слова ебысь и хуяк, обозначающие, собственно, удар с до­полнительными смыслами силы и особенностей удара, передавае­мыми в основном через посредство интонации, ритмической орга­низации речи и сопутствующей миметической жестикуляции, представляют собой странно1 о рода пограничные грамматические формы, которые ассоциируются прежде всего с междометиями (об особом статусе междометий для матерного говорения см выше) типа бац или бум, да по сути, скорее всего, и являются от них про­изводными, «перекодированными» в мат — с той разницей, что при перекодировке полностью исчезла звукоподражательная составля­ющая междометия, замененная потенциально нагруженной дено­тативными смыслами корневой основой Грамматическая приро­да этой основы никак не выражена — и оттого слово приобретает «нулевой» грамматический градус Единственный связанный с по­добным модифицированным междометием грамматически «полно-


Архаика и современность _________________ 353

ценный» глагол хуярить, вероятнее всего, именно от соответству­ющего междометия и произведен.

Итак, мат «паразитирует» на разговорной речи, свободно пере­кодируя в свою систему практически любое высказывание1, при­чем «слабыми местами» языкового и речевого стандарта являются наиболее эмфатически и интенционально нагруженные части речи и элементы высказывания — междометия, союзы, местоимения (особенно вопросительные и указательные), отрицательные части­цы, глагольные формы. Так, нет в зависимости от контекста непре­менно будет заменено либо на ни хуя (отсутствие чего-то, отказ что-либо делать), либо на нёхуй, не хуя («незачем», запрет на действие), либо же на хуй тебе (резкий отказ — степень резкости модифици­руется экстралингвистическими факторами). Большинство вопро­сительных местоимений также имеют свою устойчивую матерную перекодировку. Зачем — за каким хуем, кой хуй; почемукой хуй, какого хуя; чегокакого хуя, хуя (с ударением на последнем сло­ге) и т.д. В области глагольных форм мат в ряде случаев тяготеет к инфинитиву: так, вместо приказа стой, прозвучит стоять, блядь. Есть и еще ряд грамматических несообразностей. Слово заебись формально является глаголом второго лица повелительного накло­нения, а в действительности — наречием, выражающим высшую степень одобрения. В то же время омонимичный глагол (не имею­щий, кстати, инфинитива и настоящего времени и существующий в ряде форм прошедшего и будущего времени: заебался, заебешься) выражает смысл совершенно противоположный по эмоциональной окрашенности.

«Обыденный», «нормативный» язык полностью проницаем для носителя матерных речевых практик. Однако отсутствие соответ­ствующих практик, напротив, делает матерную речь, по сути дела, совершенно «темной» для гипотетического носителя «чистого» рус­ского языка. Всякая попытка говорить «на мате» по тем же законам, по которым строится обычная «человеческая» речь, неминуемо







Дата добавления: 2015-04-16; просмотров: 438. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Обзор компонентов Multisim Компоненты – это основа любой схемы, это все элементы, из которых она состоит. Multisim оперирует с двумя категориями...

Композиция из абстрактных геометрических фигур Данная композиция состоит из линий, штриховки, абстрактных геометрических форм...

Важнейшие способы обработки и анализа рядов динамики Не во всех случаях эмпирические данные рядов динамики позволяют определить тенденцию изменения явления во времени...

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ МЕХАНИКА Статика является частью теоретической механики, изучающей условия, при ко­торых тело находится под действием заданной системы сил...

Основные симптомы при заболеваниях органов кровообращения При болезнях органов кровообращения больные могут предъявлять различные жалобы: боли в области сердца и за грудиной, одышка, сердцебиение, перебои в сердце, удушье, отеки, цианоз головная боль, увеличение печени, слабость...

Вопрос 1. Коллективные средства защиты: вентиляция, освещение, защита от шума и вибрации Коллективные средства защиты: вентиляция, освещение, защита от шума и вибрации К коллективным средствам защиты относятся: вентиляция, отопление, освещение, защита от шума и вибрации...

Задержки и неисправности пистолета Макарова 1.Что может произойти при стрельбе из пистолета, если загрязнятся пазы на рамке...

Роль органов чувств в ориентировке слепых Процесс ориентации протекает на основе совместной, интегративной деятельности сохранных анализаторов, каждый из которых при определенных объективных условиях может выступать как ведущий...

Лечебно-охранительный режим, его элементы и значение.   Терапевтическое воздействие на пациента подразумевает не только использование всех видов лечения, но и применение лечебно-охранительного режима – соблюдение условий поведения, способствующих выздоровлению...

Тема: Кинематика поступательного и вращательного движения. 1. Твердое тело начинает вращаться вокруг оси Z с угловой скоростью, проекция которой изменяется со временем 1. Твердое тело начинает вращаться вокруг оси Z с угловой скоростью...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.016 сек.) русская версия | украинская версия