Если иерархизм и связанное с ним неравенство являются необходимыми началами общественной жизни, то остается ли в ней место для противоположного начала равенства? Если под равенством подразумевать равенство прав и притязаний человека, его требование, чтобы общество давало каждому не меньше благ, власти, почета, чем другому, то оно остается началом неосуществимым и ложным. Ибо не существует "прирожденных", первичных прав и притязаний человека; права человека вытекают из его обязанностей и являются производными следствиями из его единственного права - права на служение. Так как функции служения разнообрачны и размещаются в иерархическую лестницу, то и соответствующие права могут быть только разнообразными, то есть не равными. Из этого следует, что демократические требования равенства вступают в конфликт с началом иерархии и аристократизма; они не имеют никакого объективного основания и есть лишь беспредметное выражение субъективной зависти, оглядки на другого, желания, чтобы другой был не выше меня и я - не ниже его. И так как большинство стоит всегда на низшем духовном уровне, чем избранное меньшинство, то фактически всякая попытка уравнения ведет к срезанию его верхушки и, следовательно, к понижению уровня общественного бытия.
Но возможно и совсем иное понимание принципа равенства, в котором он не только совместим с началом иерархизма, но непосредственно из него вытекает. Есть только одно отношение, в котором люди онтологически равны и в котором они поэтому должны блюсти равенство: это есть их отношение к Богу. Все люди равны перед Богом, и притом в двояком отношении: поскольку Бог есть начало трансцендентное, абсолютное, совершенное, в противоположность несовершенству, бессилию всего тварного мира, постольку перед лицом Бога все люди суть тварные создания, существа, исполненные бессилия и греховности, сознающие свое ничтожество, свою противоположность Богу и удаленность от него. Из этого отношения вытекает не равенство прав и притязании, а равенство нищеты, недостоинства и смирения; никто не вправе считать себя выше других людей в этом онтологическом отношении, ибо все люди суть равные соучастники общей нужды и общей задачи совершенствования реального бытия. Принцип равенства выражается здесь в качестве иного аспекта начала солидарности, любви к ближнему, поскольку это начало рождается из смиренного сознания своего собственного недостоинства, своей удаленности от Бога.
С другой стороны, поскольку Бог есть вместе с тем начало, имманентное человеку, постольку каждый человек есть "образ и подобие" Божье, существо высшее, аристократическое по своему онтологическому происхождению и назначению. И в этом смысле все люди принципиально опять-таки равны между собой. Из этою отношения также вытекает не равенство прав и притязаний, а равенство достоинства и обязанностей, определенных достоинством, по принципу "положение обязывает". Такое законное, возвышающее и облагораживающее сознание равенства мы имеем во всякой аристократической корпорации - в дворянстве, где оно объединяет знатнейшего вельможу с самым захудалым дворянином, в офицерском обществе, где командующий и последний прапорщик объединены чувством взаимного уважения к достоинству друг друга, как участников общего дела управления армией.
Таким образом, равенство в истинном, онтологически обоснованном смысле есть не что иное как всеобщность служения. В истинной, онтологически адекватной общественной жизни все люди одинаково (хотя каждый на своем месте и со своим особым содержанием) призваны к свободному служению, никто не исключен из него, никто не является только объектом, а не субъектом общественною служения. И так как служение по самому существу своему обосновывает иерархизм, то равенство не противоречит здесь неравенству, не перекрещивается с ним, а, напротив, с ним согласуется и его пронизывает. Поэтому и демократия в ее истинном смысле есть не власть всех, а служение всех; поэтому и единственное первичное право каждого человека есть его право на соучастие в общем служении. Здесь отрывается связь правильно понятого начала равенства, как всеобщности служения, с началом свободы, которые по существу лишь два выражения одною и того же начала. Равенство есть всеобщая призванность к служению, служение же, в качестве нравственной активности, зиждется на свободе человека.
