Эпизод первый. Как промахнулся директор Петербургского банка Шлиман.

История Г. Шлимана и его находок описана в сотнях источников, но с наибольшей любовью в знаменитой книге Керама (чех Марек) «Боги, гробницы, ученые», которая для многих технических интеллигентов была введением в древнюю историю (для справки: по нашему опросу 95% молодых образованных людей младше 20 лет не читали этой замечательной книги, и почти такой же процент не читавших ее среди сторонников гипотез А. Фоменко). На фото Г. Шлимана, опубликованном Мареком, надпись: «Фотография Генриха Шлимана, ранее ученика у господина Гюкштедта в Фюрстенберге, ныне оптового купца первой гильдии, русского потомственного почетного гражданина, судьи в Санкт-Петербургском торговом суде и директора Императорского банка в С.-Петербурге» [38].

«Разве не похоже на сказку то, что крупнейший коммерсант, которому сопутствует в делах необыкновенная удача, находясь на вершине своих успехов, внезапно бросает всё, сжигает за собой все корабли лишь для того, чтобы пойти дорогой мечты своего детства?» — пишет Керам (Марек).

А мечта детства сына разорившегося пастора была одна — найти Трою. Ту самую, Гомеровскую, литературно документированную, но легендарную. Потому что, пока ее не нашли, поэма Гомера «Илиада» останется лишь фантастическим литературным произведением сомнительного поэта, а Трою первый попавшийся автор может таскать из Италии или Франции в Троицк через трояндовые поля по трояновым валам или даже в привычный Иерусалим (нет, не читал А. Фоменко Марека!). А прочитать там можно было вот что:

«С этой верой миллионер Генрих Шлиман и отправился на сорок шестом году жизни в свое путешествие в царство ахейцев. Можно себе представить, насколько возрос его энтузиазм, когда он узнал, что жену кузнеца — первого из жителей, с которым он познакомился на Итаке, звали Пенелопа, а ее сыновей — Одиссей и Телемак? Это звучит неправдоподобно, но тем не менее так было: вечером на деревенской площади сидел богатый иностранец и читал потомкам тех, кто умер три тысячи лет назад, XXIII песню «Одиссеи»; при этом его охватило такое волнение, что он заплакал, а вместе с ним плакали местные жители — и мужчины и женщины.»

Нет! Троя установлена ныне точно. Причем, именно Г. Шлиманом. Это Гиссарлык на малоазиатском берегу Греции (позднее — Турции). Не случайно таскал он туда за свой счет скептиков — ортодоксальных историков и археологов, не желающих верить, что такая важная новость в археологии установлена не историком. Совпали даже детали пейзажа. Сейчас в этом могут сомневаться лишь ничего не читавшие по этому вопросу (таких становится всё больше). А в прежнее просвещенное время журналы (например, «Техника-молодежи») светились красочными иллюстрациями всех семи или девяти гессарлыкских Трои, одна над другой послойно, как и полагается в правильно датированной истории без «сдвигов», и всех девяти — погибших в разные эпохи в результате нашествий, войн и пожаров, — оставаясь живой Троей тысячелетия.

А произошло всё так: вначале Г. Шлиман попал на место, где возможность Трои обозначала современная ему археология, — и оно не походило на описания Гомера.

«Шлиман осмотрел источники и покачал головой. На площади всего лишь в пятьсот метров он насчитал не два, как об этом говорил Гомер, а тридцать четыре источника; более того, проводник еще принялся уверять его, что он обсчитался: их не тридцать четыре, а сорок, недаром эта местность называется «Кырк гёз», то есть «сорок глаз». Но разве Гомер не говорил об одном теплом и одном холодном источнике? Шлиман, который так же свято верил каждому слову Гомера, как теологи прежних времен — Библии, вытащил термометр и измерил температуру во всех тридцати четырех источниках — она везде была одинаковой: семнадцать с половиной градусов.

Но и на этом он не успокоился. Он открыл «Илиаду» и перечитал то место, где Гомер рассказывает об ужасном сражении Ахилла и Гектора, о том, как Гектор бежал от «страшного воина», и они «трижды обошли вокруг Приамовой крепости, и «все боги взирали на это». Он решил проделать тот же путь. В одном месте он натолкнулся на такой крутой спуск, что ему пришлось его преодолевать чуть ли не на четвереньках. Сомнения его всё возрастали. Разве мог Гомер — а его описания местности были для Шлимана равносильны топографической карте — заставить своих героев трижды «спускаться бегом» по такому спуску?

С часами в одной руке и томиком Гомера в другой Шлиман шагал по дороге между холмом, который должен был прикрывать Трою, и мысом, у которого должны были стоять корабли ахейцев. В точном соответствии с содержащимся в «Илиаде» описанием (II-VII песни) он восстановил весь ход сражения, разыгравшегося в первый день Троянской войны, и пришел к выводу, что, если бы Троя действительно находилась на месте Бунарбаши, ахейцы должны были бы за девять часов проделать путь по меньшей мере в 84 километра.» (Таким образом, Шлиман проделывал, говоря современным языком, настоящий следственный эксперимент - впервые в археологии — Л. Р.)

«Но окончательно убедило его в своей правоте полнейшее отсутствие каких-либо руин: даже черепков нигде не было видно, тех самых черепков, о которых кто-то весьма метко заметил: "Судя по находкам археологов, древние народы только тем и занимались, что изготовляли вазы, а прежде чем погибнуть, они, проявляя низменные стороны своего характера, всегда их уничтожали, оставляя последующим поколениям лишь изуродованные осколки самых лучших своих творений".

"Микены и Тиринф, — писал Шлиман, — были разрушены 2335 лет назад (он писал это в 1868 году), и, несмотря на это, их руины находятся в таком состоянии, что, наверное, простоят еще 20000 лет". Троя была разрушена всего на 722 года ранее (Шлиман считал, что гомеровская Троя погибла в 1189 г. до н. э., XII век — Л.Р.); циклопические стены не могли исчезнуть бесследно, и тем не менее нигде не было видно ни малейших их следов. В то же время даже при поверхностном, беглом осмотре следы этих стен обнаруживались среди развалин Нового Илиона (ныне известного под названием Гиссарлык, что означает «крепость, дворец»), расположенного в двух с половиной часах езды к северу от 'Бунарбаши и всего лишь в часе езды от моря.

Шлиман дважды осмотрел вершину одного холма, представлявшую собой четырехугольное плоское плато, каждая сторона которого имела в длину 233 метра, и пришел к убеждению: под этим холмом лежит Троя.

Он стал наводить справки и выяснил, что является не единственным сторонником этой гипотезы, хотя разделяли ее немногие. Франк Кальверт — американский вице-консул, англичанин по происхождению, которому принадлежала часть холма Гиссарлык (там была его вилла) — произведя небольшие раскопки, пришел к тому же убеждению, что и Шлиман, но не сделал никаких окончательных выводов. Того же мнения придерживались шотландский ученый Мак-Ларен и немец Эккенбрехер, но к их голосам никто не прислушивался.

Ну а как обстояло здесь дело с источниками, о которых упоминал Гомер? Ведь именно они послужили основным доказательством известной нам уже теории, утверждающей, что Троя была расположена на месте Бунарбаши. Неуверенность в своей правоте, охватившая Шлимана, когда выяснилось, что здесь в отличие от Бунар-баши, где он обнаружил сорок источников, нет вообще ни одного, длилась, однако, недолго. Ему на помощь пришли наблюдения Кальверта, который обратил внимание на то, что в вулканической почве Гиссарлыка за сравнительно небольшой период исчезло и появилось несколько горячих источников. Это случайное наблюдение помогло Шлиману отвести как несущественное то, что до сих пор казалось ученым столь важным. Наконец, то, что в Бунарбаши служило опровержением, здесь стало доказательством: бой Гектора и Ахилла вовсе не казался таким неправдоподобным, если он происходил здесь, где склоны холма были отлогими. Для того чтобы в пылу жестокой схватки трижды обойти вокруг стен Трои, им нужно было проделать путь всего лишь в пятнадцать километров. Учитывая ожесточенный характер поединка, Шлиман не находил это невероятным.

Таким образом, вновь решающую роль сыграли свидетельства античных авторов, а не теории современных Шлиману ученых. Разве Геродот не сообщал, что Ксеркс посетил Новый Илион (Трою), осмотрел руины «Пергама Приама» и принес в жертву илийской Минерве тысячу быков? То же самое, как об этом свидетельствует Ксенофонт, сделал полководец лакедемонян Миндар и, согласно Арриану, Александр Великий, который к тому же забрал из Трои оружие, приказав своей личной охране носить его во время сражений перед ним как талисман. Разве не сделал для Нового Илиона много и Цезарь, во-первых, из чувства восхищения перед Александром, а во-вторых, и потому, что он, как ему казалось, располагал достоверными сведениями о своем родстве с иллийцами.» (Цезарь происходил из рода Юлиев, считавшегося в Древнем Риме прямыми потомками основателя Рима - троянца Энея и гордился этим. По-видимому, многие славяне могут считать троянцев родственниками, а сербы, живущие в Иллирии - предками. Хорваты не хотят считать себя иллийцами - древними владельцами этих мест, хотя, как и сербы, живут в Иллирии. Хорваты хотят считать себя потомками варваров-готов, которые останавливались здесь перед грабежом Рима, гонимые гуннами из Азии. Это «готский» источник хорватского фашизма. — Л.Р.)

«И что же, все они лишь фантазировали? Или, быть может, они были сбиты с толку неверными сообщениями современников?

В конце той главы, где Шлиман приводит одно за другим все эти доказательства, он отбрасывает всю свою ученость и, словно очарованный развернувшимся перед его глазами пейзажем, восклицает как, наверное, воскликнул бы в свои мальчишеские годы: "... Мне хочется добавить: когда попадаешь в долину Трои, первое, что бросается в глаза, — это красивый холм Гиссарлык, самой природой, кажется предназначенный для того, чтобы на нем возвышался большой город со своею цитаделью. И в самом деле: если его как следует укрепить, этот пункт господствовал бы над всей Троянской равниной. Во всей округе нет ни одного пункта, который мог бы с ним сравниться... С холма Гиссарлык видна и Ида-гора, с вершины которой Зевс взирал на Трою".

Теперь он как одержимый принялся за работу. Всю свою неукротимую энергию этот человек, проделавший путь от ученика в лавке до миллионера, посвятил теперь осуществлению своей мечты; этому он без колебаний отдал и душу и состояние. В 1869 году Шлиман женился на гречанке Софье Энгастроменос, прекрасной, как Елена; вскоре она, так же как и он, с головой ушла в поиски страны Гомера — она делила с супругом и тягостный труд, и невзгоды. Раскопки начались в апреле 1870 года; в 1871 году Шлиман посвятил им два месяца, а в последующие за этим два года — по четыре с половиной месяца. В его распоряжении была примерно сотня рабочих. Он трудился, не зная ни сна, ни отдыха, и ничто не могло задержать его в работе — ни коварная и опасная малярия, ни острая нехватка хорошей питьевой воды, ни несговорчивость рабочих, ни медлительность властей, ни неверие ученых всего мира, которые просто считали его дураком, ни многое другое, еще худшее.

В самой высокой части города стоял храм Афины, вокруг него Посейдон и Аполлон построили стену Пергама — так говорил Гомер. Следовательно, храм нужно было искать посредине холма; там же должна была находиться возведенная богами стена. Разрыв вершину холма, Шлиман обнаружил стену. Здесь он нашел оружие и домашнюю утварь, украшения и вазы — неоспоримое доказательство того, что на этом месте был богатый город. Но он нашел и кое-что другое, и тогда впервые имя Генриха Шлимана прогремело по всему свету: под развалинами Нового Илиона он обнаружил другие развалины, под этими — еще одни: холм походил на какую-то чудовищную луковицу, с которой нужно было снимать слой за слоем. Как можно было предположить, каждый из слоев относился к определенной эпохе. Жили и умирали целые народы, расцветали и гибли города, неистовствовал меч и бушевал огонь, одна цивилизация сменяла другую, — и каждый раз на месте города мертвых вырастал город живых.

Каждый день раскопок приносил новую неожиданность. Шлиман предпринял свои раскопки для того, чтобы разыскать гомеровскую Трою, но за сравнительно небольшой период он и его помощники нашли не менее семи исчезнувших городов, а позднее еще два — девять окон в прошлое, о котором до того времени ничего не знали (а некоторые и сейчас не знают. Нет, не читал А. Фоменко Марека! — Л.Р.) и даже не подозревали!

Но какой из этих девяти городов был Троей Гомера, городом героев, городом героической борьбы? Было ясно, что нижний слой относится к отдаленнейшим временам, что это самый древний слой, настолько древний, что людям той эпохи было еще неизвестно употребление металлов, а верхний слой, очевидно, самый молодой; здесь и должны были сохраниться остатки того Нового Илиона, в котором Ксеркс и Александр совершили свои жертвоприношения.

Шлиман продолжал свои раскопки. Во втором и третьем слоях снизу он обнаружил следы пожара, остатки гигантских валов и огромных ворот. Без колебаний он решил: эти валы опоясывали дворец Приама, эти ворота были Скайскими воротами.

Он открыл бесценные сокровища с точки зрения науки. Из всего того, что он отсылал на родину и передавал на отзыв специалистам, постепенно всё яснее вырисовывалась картина жизни далекой эпохи во всех ее проявлениях, представало лицо целого народа.

Это был триумф Генриха Шлимана, но одновременно и триумф Гомера. То, что считалось сказками и мифами, то, что приписывалось фантазии поэта, на самом деле когда-то было действительностью — это было доказано. Волна воодушевления прокатилась по всему миру. Теперь Шлиман, который переворотил во время раскопок более 250000 кубометров земли, почувствовал, что имеет право сделать передышку. Он уже начал задумываться о новых исследованиях. Пятнадцатое июня 1873 года было ориентировочно назначено последним днем раскопок. И вот тогда-то, всего за сутки до этого срока, Шлиман нашел то, что увенчало всю его работу, то, что привело в восторг весь мир... Это событие было поистине драматическим. Даже сегодня о нем нельзя читать без волнения.

Дело было утром жаркого июня. Шлиман вместе со своей супругой наблюдал за обычным ходом раскопок, не слишком рассчитывая найти что либо новое, но всё же, как всегда, полный внимания. На глубине около 28 футов была обнаружена та самая стена, которую Шлиман принимал за стену, опоясывавшую дворец Приама. Внезапно взгляд Шлимана привлек какой-то предмет; он всмотрелся и пришел в такое возбуждение, что дальше действовал уже словно под влиянием какой-то потусторонней силы. Кто знает, что предприняли бы рабочие, если бы они увидели то, что увидел Шлиман? "Золото... " — прошептал он, схватив жену за руку. Она удивленно уставилась на него. "Быстро, — продолжал он — отошли рабочих домой, сейчас же!" "Но..." — попробовала было возразить красавица гречанка. "Никаких "но" — перебил он ее, — "скажи им всё, что хочешь, скажи, что у меня сегодня день рождения, и я только что об этом вспомнил, пусть идут празднуют. Только быстрее, быстрее..."

Рабочие удалились. "Принеси твою красную шаль!" — крикнул Шлиман и прыгнул в раскоп. Он работал ножом, словно одержимый, не обращая внимания на огромные каменные глыбы, грозно нависшие над его головой. "В величайшей спешке, напрягая все силы, рискуя жизнью, ибо большая крепостная стена, которую я подкапывал, могла в любую минуту похоронить меня под собой, я с помощью большого ножа раскапывал клад. Вид всех этих предметов, каждый из которых обладал колоссальной ценностью, придавал мне смелость, и я не думал об опасности".

Матово поблескивала слоновая кость, звенело золото... Жена Шлимана держала шаль, наполняя ее постепенно сокровищами необычайной ценности. Сокровища царя Приама! Золотой клад одного из самых могущественных царей седой древности, окропленный кровью и слезами; украшения, принадлежавшие людям, подобным богам, сокровища, пролежавшие три тысячи лет в земле и извлеченные из-под стен семи исчезнувших царств на свет нового дня! Шлиман ни минуты не сомневался в том, что он нашел именно этот клад. И лишь незадолго до его смерти было доказано, что в пылу увлечения он допустил ошибку, что Троя находилась вовсе не во втором и не в третьем слое снизу, а в шестом и что найденный Шлиманом клад принадлежал царю, жившему за тысячу лет до Приама.» (А вот те, кого А.Фоменко ругает "субъективистами", по одному виду кинжала, найденного Шлиманом или золотой пуговицы в форме свастики способны сразу же датировать предметы XVI в. до н. э., т. е. крито-микенской культурой — Л.Р.)

«Таясь, словно воры, Шлиман и его жена осторожно перенесли сокровиша в стоявшую неподалеку хижину. На грубый деревянный стол легла груда сокровищ: диадемы и застежки, цепи и блюда, пуговицы, украшения, филигрань. "Можно предположить, что кто-либо из семьи Приама в спешке уложил сокровища в ларь, так и не успев вынуть из него ключ, и попытался их унести, но погиб на крепостной стене от руки врага или был застигнут пожаром. Брошенный им ларь был сразу же погребен под обломками стоявшей неподалеку дворцовой постройки и пеплом, образовавшими слой в пять-шесть футов".

И вот фантазер Шлиман берет пару серег, ожерелье и надевает эти старинные тысячелетние украшения двадцатилетней гречанке — своей красавице жене. "Елена..." — шепчет он.

Но как поступить с кладом? Шлиман не сможет сохранить находку в тайне, слухи о ней всё равно просочатся. С помощью родственников жены он весьма авантюристическим образом переправляет сокровища в Афины, а оттуда на родину. И когда по требованию турецкого посла его дом опечатывают, чиновники не находят ничего, — золота и след простыл.

Можно ли назвать его вором? Законодательство Турции допускает различные толкования вопроса о принадлежности античных находок, здесь царит произвол. Стоит ли удивляться тому, что человек, который ради осуществления своей мечты перевернул всю свою жизнь, попытался спасти для себя и тем самым для европейской науки золотой клад?»

«Найдя "сокровища царя Приама", Шлиман почувствовал, что достиг вершины жизни. Можно ли было после такого успеха рассчитывать на что-нибудь большее?» — спрашивает Марек, прежде чем начать рассказ о раскопанной Шлиманом «Могиле Агамемнона» в Микенах.

Долгое время личность Г. Шлимана была примером, сколь много могут дилетанты в науке. Достижения его впечатляющи. Подвиг неоспорим. Достигнута главная цель — показана реальность содержания мифологических памятников Древней Греции. Однако именно непрофессиональный промах в датировке слоев лишил его заслуженного триумфа как самого заслуженного археолога мира. Односторонний взгляд, безоговорочное доверие письменным источникам. Но не это является главной причиной ошибки Шлимана — не только в отсутствии комплексного характера исследования здесь дело. Он ошибся в датировке потому, что вместо объективного поиска истины стал выдавать желаемое за действительное.

Это второй наш предварительный вывод: Нельзя от Истории требовать желаемого вместо правды. Поэтому, когда к историческим фактам или письменным памятникам подходят лишь в поиске каких-то сдвигов шкал или монголо-политических фантазий, рано или поздно наступит провал. Начинаются латания, прямое искажение фактов, немыслимые натяжки, подтасовки и домыслы.

Мы еще вернемся к истории Трои, поскольку связанное с ней официальное хронологическое начало Римской эры (754 год до н. э.), а также определение даты основания Рима часто обсуждаются «хроническими статистиками» в надежде здесь найти брешь для своих гипотетических построений. Три основных щели решила использовать для себя группа А. Фоменко для «подрыва» исторической правды:

а) «неопределенность» датировки Троянской войны, т, е. времени основания Рима,

б) беспредел начального средневековья, когда по Европе проносились волны орд гунно-монгольских и иных завоевателей, разрушавших и сжигавших всё, вызвавший период резкого упадка культуры и документации Европы,

в) период Возрождения, когда воскресший интерес к культуре в Европе, встающей с колен, переопубликовал многие памятники античной литературы, что и было использовано, сначала Н. Морозовым, а затем А. Фоменко для утверждений типа «никакой античности не было, она вся написана и сделана в средние века», либо «существует хронологический сдвиг, — и династии раннего Средневековья есть династии Возрождения» (т. е. «новая хронология» пытается вымарать из истории Европы исторический период жестоких разрушительных кочевых ордынских нашествий, период рождения христианских рыцарских орденов, как вооруженного щита, защищающего Европу от мусульманской и монгольской агрессий).

Поэтому, попробуем вначале ответить на вопрос, как относится историческая наука к неопределенностям исторических интервалов, — и существуют ли таковые в нормальной исторической науке, — и есть ли какая-либо неопределенность в период раннего средневековья, о которой столько говорит «новая хронология».

В действительности, никакого такого сдвига или провала дат между последними годами Римской Империи и эпохой Возрождения нет, и как бы ни шарахать хронологии различных Оттонов, они натягиваются как резинки и возвращают даты назад к гвоздям — вехам исторических событий Европы. Из этих вех можно для примера назвать следующие:

1. Материальные памятники христианизации Европы и Азии в виде соборов, монастырей и могил. Часто на них стоят даты.

В 496(8) году Хлодвиг I принял крещение в Реймсе. Вместе с ним крестилось 1000 воинов. Это событие стабилизирует датировку всей его династии.

2. Храмы Армянской церкви строились еще тогда, когда Армения была провинцией Римской империи (301 г.) и Византии (628 г.), что стабилизирует датировки как Римской империи, так и Византийской (Храм Рипсиме — 618 г., Храм Звартноц — 640-661 гг.). Церковь Джавари (Грузия) — конец VI - начало VII вв н. э. является ключевой вехой в датировках Кавказа и Ирана. Попытки сдвигать христианские датировки на 1000 лет при таких привязках вызывают язвительные усмешки историков, даже при очень благожелательном отношении к «реформаторам».

3. Даты гуннских, аварских, аланских и хуннгарских нашествий и их разгрома, ввиду того, что эти вторжения охватывали почти все страны Европы. Разгром аваров Карлом Великим и встреча (битва) их с хуннгарами, — следующей догнавшей аваров волной кочевников, — на полях Венгрии, — создает неповторимый исторический узел, смещение которого исключено, как и национального праздника Венгрии — «обретения родины», — оседания кочевых хуннгар (венгров?) на захваченных ими землях славянской Паннонии (Венгрии). Например, византийские города, уничтоженные в 654 году нашествием аваров и больше никогда не существовавшие. Их руины, включая храмы, являются исторической вехой датировки как нашествия, так и Византийской хронологии.