Утрата двойственного числа.

 

Наличие в древнерусском языке единственного, множественного и двойственного числа было унаследовано им от праславянского, в котором эта градация, в свою очередь, была общеиндоевропейским наследством.

Формы трех чисел имели не только существительные, но и иные части речи: прилагательные, местоимения, глаголы. Однако судьба двойственного числа была общей для всего древнерусского языка: оно было утрачено во всей морфологической системе и во всех диалектах.

Утрата двойственного числа и развитие противопоставленности лишь единственного и множественного чисел — это результат развития человеческого мышления от представления о конкретной множественности к абстрактной. Если при наличии единственного, двойственного и множественного чисел говорящий противопоставляет один предмет двум предметам, а два предмета множеству их, то в таком противопоставлении в определенной мере еще сохраняются представления о конкретной множественности (т. е. „один" — это не то, что „два", и тем паче не то, что „много"). Если же в языке есть только единственное и множественное число, то, следовательно, говорящий противопоставляет один предмет любой иной совокупности предметов, будь их два, десять, сто, тысяча и т. д. (т. е. в этом случае „один" — это не то, что „много",— не то, что „не один"). Это и есть абстрактная, а не конкретная множественность.

Понятие двойственности держится в языке устойчиво, и это объясняется тем, что оно поддерживается представлением о парности предметов. Однако с развитием языка это понятие утрачивается, уступая место понятию простой множественности.

В древнерусском языке, как и в иных языках, двойственное число употреблялось при обозначении двух или парных предметов. Существительные в двойственном числе, так же как в единственном и во множественном, изменялись по падежам, однако если в двух последних числах существительные имели достаточно разнообразные падежные формы, то в двойственном числе различались только три такие формы: одна — для имен.-вин. пад.. вторая—для род.-местн. пад. н третья — для дат.-твор. пад.

Кроме того, если в единственном и множественном числе существительные разных древних типов склонения имели разные окончания в одном и том же падеже, то в двойственном эти разные окончания, и то не в полной мере, были лишь в имен.-вин. лад. (ср.: стола, селэ, поли, сестрэ, земли, сыны, кости, колеси, матери и т. д.). В то же время в род.-местн. и дат.-твор. пад. окончания для существительных всех склонений были одинаковыми-[у] в род.-местн. и [ма] в дат.-твор.

Формы двойственного числа отчетливо отразились в древнерусских памятниках, например: лось р о го ма болъ, съ двэма сыном а, ставшема обэма по л ко м а (Лавр, лет.).

 

Утрата двойственного числа в древнерусском языке отражается в памятниках с XIII в., причем это находит свое выражение в замене форм двойственного числа формами множественного числа. Как видно, такая замена сначала возникала там, где существительное, которое должно было быть по древним нормам употреблено в двойственном числе, не имело при себе числительного два. Так, в Духовном завещании Климента новгородца XIII в. встречается на свои роукы вместо на свои роуцэ (ибо речь идет о двух руках); в рижской грамоте 1300 г.: и тоу порты съ него снемъ за шию оковалъ и р у к и и н о г ы (вместо руцэ и нозэ). Если же при подобном существительном стояло числительное два, то двойственное число удерживалось дольше: взя два города галичьскыи (Ипат. лет.)

 

Если говорить о формах имен.-вин.-зват. над., то здесь, вероятно, рано исчезла форма на -э или -и у слов среднего рода с основой на ŏ заменивщись формой на -а под влиянием слов мужского рода того же типа склонения, например: даю два села (Дух. Клим, новг.), два лэта (Новг. лет.) и др. Это, без сомнения, объясняется тем, что слова мужского и среднего рода с основой на ŏ имели одинаковые формы в единственном числе и в косвенных падежах двойственного числа.

 

Окончательная утрата двойственного числа — явление сравнительно позднее: предполагают, что это относится к эпохе после образования трех восточнославянских языков, т. е. к эпохе XIV— XV вв.

 

Итак, в истории русского языка двойственное число исчезло, однако определенные, причем в ряде случаев заметные следы, указывающие на наличие этих форм в прошлом, в русском языке остались. К ним прежде всего относятся формы, воспринимаемые ныне как имен. лад. мн. ч. с окончанием [а] под ударением от слов, обозначающих парные предметы: рога, бока, глаза, береги, рукава. Все они по происхождению являются формами имен. пад, дв. ч.: имен. пад. мн. ч. от этих слов имел окончание (и]: рози, боци, глаза, береза, рукави. Распространение окончания [а] в имен. пад. мн. ч. муж. р. позволило осознать и указанные выше формы так же как имен. пад. мн. ч. Такой же характер имеют и формы плечи, колени (фонетически из колэнэ), являющиеся по происхождению имен. пад. дв. ч. от плечо, колэно (имен. пад. мн. ч. был плеча, колэна). Ср. у Пушкина: Умыть лицо, плена и грудь („Евгений Онегин"), И пал без чувств он на колена. Можно добавить еще, что форма уши, необъяснима как форма дв, ч. от ухо. Поэтому С. П. Обнорский предполагал имен. пад. ед. ч. уть. В этом случае уши • — имен. пад. дв. ч.

Особого внимания заслуживают современные сочетания существительных с числительными два, три, четыре. В древнерусском языке при числительном два существительное ставилось в имен. пад. дв. ч., а при три, четыре — в имен. пад. мн. ч.: дъва стола, дъвэ селэ, дъвэ рыбэ и три, четыре стали, села, рыбы. В современном же языке при два, три, четыре существительное употребляется в род. пад. ед. ч. Следовательно, произошли какие-то изменения, которые требуют исторического анализа. Этот анализ лучше начать с рассмотрения сочетаний числительного два с существительными мужского рода.

Если внимательно приглядеться к сочетаниям типа два шага, два ряда, два часа, то можно установить, что формы шага, ряда, часа в этих сочетаниях являются по происхождению формами не род. пад. ед. ч., как это представляется теперь, а имен. пад. дв. ч. То, что это действительно так, доказывает место ударения в указанных формах. Дело в том, что в древнерусском языке род. пад. ед. ч. и имен, пад, дв. ч. у слов данного типа могли различаться местом ударения, не различаясь окончанием: в род. пад. ед. ч. ударение падало на основу, а в имен. пад. дв. ч. на окончание. Конечно, такое различие не могло сохраниться и не сохранилось без изменения на протяжении истории русского языка, однако и теперь в его морфологической структуре есть явления, которые подтверждают правильность выдвинутого положения. В самом деле, достаточно сравнить такие, например, факты, как с первого шага и два шага или до последнего часа и два часа, чтобы столкнуться с внешне не объяснимым фактом наличия в одной и той же форме род. пад. ед. ч. двух разных ударений. Почему в форме шага или часа ударение падает то на основу, то на окончание, если речь идет об одной и той же форме род, пад,? Объяснить это можно лишь тем, что в сочетаниях с первого шага, до последнего часа выступает действительно форма род. пад. ед. ч., а в два шага, два часа — не эта форма, а какая-то иная, лишь воспринимаемая ныне как род. пад. ед. ч. Эта иная форма — форма имен, пад. дв. ч.

Итак, в сочетаниях типа два попа, два часа формы попа, часа с утратой двойственного числа „уже не вызывали представления о двойственном числе, но они не вызывали представления и о множественном (результатом этого была бы замена их формами множественного числа). Потеряв категорию числа, эти формы, естественно, сблизились с тождественными с ними формами родительного единственного... Это повело к обшей замене формой родительного падежа единственного числа формы двойственного числа, потерявшей свое значение, и там, где форма двойственного числа по звуку не была тождественна с формой родительного падежа" (А. А. Шахматов. Историческая морфология.— С. 213). Именно поэтому в русском языке возникло не только два села вместо древнего дъв-Ь сел-к, где подверглось изменению как числительное, так и существительное, но и две рыбы вместо дъвэ рыбэ И конечно, в сочетаниях два села, две рыбы формы села, рыбы — это уже действительно формы род, пад. ед. ч. от село, рыба: они не только осознаются таковыми, как это случилось с формой стола в два стола, но и по происхождению являются формами род. пад.

Остатком двойственного числа в русском языке выступает и наречие воочию, являющееся по происхождению формой местн. пад. дв. ч. от око с предлогом въ.

Наконец, можно указать еще и на диалектную форму твор. пад. мн. ч. с окончанием [ма], восходящую к форме этого же падежа дв. ч.: с ногама, с рукама, с уткама, с палкама и т. п. Эта форма распространена в части северновеликорусских говоров,

В связи с рассматриваемым вопросом можно еще обратить внимание на историю сочетаний числительных три, четыре с существительными, Если при три, четыре в современном русском языке существительные выступают так же, как и при два, две, в форме род. пад. ед. ч., то в древнерусском они выступали в форме имен. пад. мн. ч. Таким образом, если теперь есть два, три, четыре стола, села и две, три, четыре рыбы, то в древнерусском языке было дъва стола, дъвэ селэ, дъвэ рыбэ и трье, четыре столи, три, четыри рыбы, три, четыри села.

В истории русского языка в связи с общим сближением склонения числительных три, четыре со склонением дъва, дъвэ формы бывшего имен. пад. дв, ч., осознанные как формы род. пад. ед. ч., были перенесены и в сочетания существительных с три, четыре; таким путем возникло сначала три, четыре стола, а далее — три, четыре села и три, четыре рыбы, где формы стола, села, рыбы являются формами род. пад. ед. ч.

 

Итак, на протяжении многовековой истории русского языка система имени существительного развивалась в направлении к тому ее состоянию, какое мы находим в современном русском языке. От многотипности склонения, восходящей к общеиндоевропейской эпохе, от различия трех чисел и семи падежных форм, от большого разнообразия падежных окончаний не только в единственном, но и во множественном числе, от ярко выраженного различия твердой и мягкой разновидностей склонения система имени существительного шла по пути унификации типов склонения, утраты двойственного числа и звательной формы, по пути унификации падежных окончаний, особенно во множественном числе, по пути сближения твердой и мягкой разновидностей склонений. Все эти процессы, развивавшиеся большей частью в эпохи, зафиксированные уже памятниками письменности, постепенно и привели к укреплению в системе имени существительного тех основных особенностей, которые определяют эту систему в современном русском языке.