Мой читатель 3 страница

Читатель. Мастер свободно мыслит себе эту цель, он создает ее посредством своего мышления, ибо как существование, так и устройство изделия зависит ис­ключительно от мастера. Так как наукоучителю ни в коем случае не приходится творить сознание, оно су­ществует независимо от него и притом таким, каково оно есть, согласно твоему собственному выражению, то он не может это единство свободно измыслить, ибо реально и без содействия философа существующее многообразие должно ведь и находиться в соотноше­нии с этим единством также без содействия философа. Едва ли он может, как уже сказано, найти это единство путем своего систематического выведения, ибо уже для возможности выведения предполагается это единство. И, наконец, столь же мало может он найти это един­ство посредством восприятия в действительном созна­нии, ибо в последнем, согласно предположению, име­ется только многообразие, но отнюдь не единство. Тогда как, каким образом прийти к этому единству?

Автор. Для тебя достаточно будет принять, что это случилось лишь благодаря счастливой догадке. Он уга­дывает это единство. Это, правда, дает пока только пред­положение. И ему приходится начать строить свою си­стему наудачу. Если при этом исследовании окажется, что все многообразие сознания может быть действи­тельно сведено к этому предположению как к своему единству, то посредством этого, но только посредством этого доказано, что предпосылка его была правильной. Она доказана делом, доказана посредством выполнения системы.

Читатель. Пусть и это будет так. Но пойдем еще дальше. Мастеру еще прежде, чем он создает себе по­нятие об изделии, известны необходимые и неизмен­ные законы механизма, с которыми он считается; свя­зывая многообразие для получения задуманного результата, он знает материалы и их свойства, из ко­торых он хочет образовать многообразие и на неиз­менность которых он рассчитывает и в своем поня-тии. Точно так же и философу еще до его выведения должны были бы быть известны неизменные законы, согласно которым многообразие сознания привело бы к ожидаемому главному результату, и, если я не совсем ошибаюсь, и материал, который был бы уже опреде­лен, согласно этим законам, был бы определен, гово­рю я, без содействия философа.

Останавливаясь пока лишь на первом, т. е. на зако­нах, я спрашиваю, откуда философ получает знание этих законов? Угадывает ли он их также только благодаря счастливой догадке еще раньше, чем становится ясным, что эти законы истинны? Из того, что, согласно им, из многообразия сознания можно вывести предполагае­мый главный результат, как и обратно, из того, что, со­гласно этим законам, получается именно этот резуль­тат, вытекает, что предполагаемый результат был правильным.

Автор. Ты издеваешься над наукоучением, и с боль­шим остроумием, чем это обычно имеет место. Нет, наукоучение не поступает так, как ты предполагаешь: это был бы явно порочный круг.

Оставайся постоянно при выбранном сравнении. Пусть наукоучитель будет мастером, который строит механизм сознания. Последний, однако, уже существу­ет, как он сам утверждает, следовательно, он его лишь изобретает вторично; он, однако, начисто изобретает его, не обращаясь к уже существующему механизму во время своей работы.

Но великое различие заключается в том, что изгото­витель механического изделия имеет дело с мертвой материей, которую он приводит в движение, а фило­соф — с живой, которая движет себя сама. Он не столько порождает сознание, сколько дает ему возможность порождать само себя у него на глазах. Если сознание подчинено известным законам, то оно, без сомнения, будет определяться ими в этом своем самозарождении; философ при этом будет одновременно наблюдать и законы, несмотря на то что, собственно говоря, его ин­

тересуют не столько они, сколько исключительно их результат, т. е. совокупное сознание.

Читатель. Сознание, которое само себя зарождает и все же не есть действительное сознание, у всех нас имеющееся и всем известное!

Автор. Отнюдь нет. Ибо это последнее не порожда­ет себя систематически, и его многообразие обрело связь лишь благодаря простой случайности. Тоже, ко­торое рождается на глазах у философа, является только копией действительного сознания.

Читатель. Копия, которая сама себя порождает! Я совершенно перестаю тебя понимать, и я не пойму тебя, прежде чем ты не дашь мне краткого наброска твоего образа действия.

Автор. Ну, хорошо. Предпосылка, из которой мы ис­ходим, состоит втом, что последний и высший резуль­тат сознания, т. е. то, к чему все многообразие его отно­сится как условие к обусловленному, или как колеса, пружины и цепи в часах к часовой стрелке, есть не что иное, как ясное ^совершенное самосознание,тжое, ка­кое мы в себе сознаем, ты, я и мы все.

Я говорю, подобное тому, какое сознаем в себе ты, я и мы все, и, таким образом, согласно вышесделанному замечанию, я начисто отбрасываю все индивидуальное, которое, согласно предпосылке, отныне совсем не дол­жно входить в нашу систему. То, что ты приписываешь только себе, но не мне, также, как и я со своей стороны, следует исключить; разве только, ты приписываешь себе нечто, что не может принадлежать никому другому; точ­но так же и я, и мы все.

Вот это — что совершенное самосознание есть выс­ший и последний результат всякого сознания — явля­ется, как сказано, простой предпосылкой, которая ожи­дает своего подтверждения со стороны системы.

От этого самосознания в его основном определении и исходит выведение.

Читатель. В его основном определении? Что это значит?

Автор. Имеется в виду то, что в нем совершенно не обусловлено каким-либо другим сознанием, то, что та­ким образом не может быть получено посредством вы­ведения, но из чего, наоборот, должно исходить после­днее. Предполагается, что многообразие сознания содержит условия полного самосознания. Но тогда в этом самосознании должно быть дано нечто, что само не было бы обусловлено ничем другим. Это должно быть установлено, и отсюда начинается выведение.

Читатель. И каким образом ты находишь это?

Автор. Также лишь благодаря счастливой догадке. Но оно, будучи раз найденным, не нуждается в дальней­шем доказательстве, а очевидно само собой.

Читатель. Что же имеется в этом установленном, что непосредственно очевидно, если я даже предвари­тельно освобожу тебя от обязанности отдать отчет о са­мой этой очевидности, этой непосредственнойясности?

Автор. Установленное — это абсолютно безуслов­ное и характерное для самосознания.

Читатель. Я тебя пойму не раньше, чем ты мне ука­жешь это непосредственное очевидное, из которого ты исходишь, это абсолютно безусловное и характерное для самосознания.

Автор. Это —яйноспгъ (Ichheit), субъект — объект и больше ничего, утверждение субъективного и его объективного, сознания и осознанного как единого; и абсолютно ничего больше, кроме этого тождества.

Читатель. Я много раз слышал, что всех вас нахо­дили очень непонятными, мало того, смешными имен­но из-за этого первого пункта, который вы находите со­вершенно ясным и общепонятным, так как именно с него начинаете все ваши объяснения. Не согласишься ли ты, для того чтобы я мог ответить другим и чтобы это могло стать несколько понятнее для них, дать мне вспомогательные средства; впрочем, без того чтобы ты отклонился из-за этого от своего пути, если только и этот пункт относится уже к действительному наукоуче-нию, а не к предварительному сообщению о нем?

А в т о р. Он, во всяком случае, относится к этому со­общению, ибо он и есть тот упомянутый уже выше об­щий пункт наукоучения и действительного сознания, начиная с которого первое возвышается над последним. Кто хочет получить совершенно ясное понятие об этой науке, должен знать тот пункт, из которого она исхо­дит, и подобное понятие должно быть порождено на­шим сообщением.

Что же касается, впрочем, тех толков, будто нас не поняли по поводу этого ггункта, то это абсолютно непо­стижимо, ибо каждый ребенок, который только пере­стал говорить о себе в третьем лице и называет себя л, уже совершил то, о чем идет речь, и может нас понять.

Мне приходится повторить то, что я уже многократ­но говорил: помысли себе нечто, например, вот эту книгу, которую ты держишь в руке. Ты, без сомнения, можешь осознать эту книгу как то, о чем ты мыслишь, и себя самого как мыслящего эту книгу. Кажешься ли ты себе тождественным этой книге или же нетожде­ственным?

Читатель. Очевидно, нетождественным. Я никог­да не спутаю себя самого с книгой.

А в т о р. И для того, чтобы ты не спутал себя самого, мыслящего, с мыслимым, — необходимо ли для этого, чтобы это была именно книга и притом эта книга?

Читатель. Отнюдь нет, я отличаю себя самого от всякого предмета.

А в т о р. Ты можешь, таким образом, мысля эту кни­гу, отвлечься от всего того, благодаря чему ты мыслишь книгу, и именно эту книгу, и обращать внимание ис­ключительно на то, что в этом мышлении ты отлича­ешь себя, мыслящего, от мыслимого?

Читатель. Без сомнения. И я, действительно, ког­да отвечал на поставленный выше вопрос, — отличаю ли я себя самого от книги, — не обращал внимания ни на что иное, кроме последнего.

Автор. Ты, следовательно, отличаешь всякий пред­мет от себя как мыслящего, и для тебя не существует никакого предмета, кроме данного через это различе­ние и посредством него? Читател ь. Да, так

Авто р. А теперь мыслил. Ты можешь, без сомнения, и здесь осознать в себе мыслящего и мыслимое. Распа­дается ли и здесь для тебя мыслящее и мыслимое, долж­ны ли они и здесь быть чем-то нетождественным?

Читатель. Нет; именно поскольку я мыслюсебя са-мого, я есмь мыслящий, ибо в противном случаея бы не мыслил, и в то же время и мыслимое, ибо в противном случае я бы не мыслил себя, а какой-нибудь предмет вроде книги.

Автор. Теперь ты и правда в первую очередь мыс­лил себя, т. е. этого определенного индивида, этого Кая или Семпрония, или как бы ты там ни назывался. Но, без сомнения, ты можешь отвлечься от этих частных определений твоей личности, подобно тому как выше ты смог отвлечься от частных определений этой кни­ги, и обращать внимание исключительно на совпаде­ние мыслящего и мыслимого, подобно тому как выше ты обращал внимание наш: распадение; и ты ведь это действительно и сделал в тот момент, когда ты мне объя­вил, что в твоем мышлении себя мыслящее и мысли­мое совпадают.

И, таким образом, в этом совпадении ты находишья в его противоположности к объекту, при мышлении которого мыслящее и мыслимое у тебя распадаются, следовательно, ты находишь существенный характер я, то ославленное чистое я, по поводу которого нынеш­ние философы ломают себе головы в течение многих лет и все еще объявляют его психологическим — пиши, психологическим обманом — и находят его бесконеч­но забавным¹⁰.

Читатель. Они, надо полагать, могли думать, что такое чистоея, такая совпадающая и в самой себе замы­кающаяся вещь, что-то вроде складного ножа, первона­чально должна быть найдена в душе, вроде как вафель­ная доска форм у кантианцев; они ревностно искали

этот складной нож и не нашли ни одного и теперь зак­лючают, что те, кто будто бы его видели, на самом деле обманывались.

Автор. Очень может быть. Каким образом ты нашел это совпадение?

Ч и т а т е л ь. Таким, что я мыслил себя самого.

А в т о р. И другие люди, пожалуй, также мыслят себя самих?

Читатель. Без сомнения, если не считать, что они говорят, ничего при этом не думая, ибо все они говорят о самих себе.

Автор. Поступают ли они при этом мышлении са­мих себя так же, как поступал ты?

Читатель. Я думаю, да.

Автор. Могут ли они также наблюдать этот свой об­раз действий, подобно тому как ты только что наблю­дал свой?

. Читатель. Я не сомневаюсь в этом.

А в т о р. И если они будут это делать при мышлении самих себя, то они точно так же получат это совпаде­ние; если же они этого делать не будут, то они не полу­чат его: таково наше мнение. Здесь речь идет не о на­ходке чего-то уже готового, а о находке чего-то, что сперва должно быть порождено свободным мышлени­ем. Наукоучение — не психология, психология же сама по себе — ничто.

Но теперь я ожидаю от тебя окончательного, реши­тельного ответа: принимаешь ли ты всерьез, что я и дру­гие разумные существа поступают при мышлении са­мих себя точно так же, как и ты, т. е. считают в этом мышлении мыслящее и мыслимое единым?

Читатель. Я не только принимаю это, но и утвер­ждаю, что это совершенно достоверно, и считаю ис­ключение в этом случае абсолютно невозможным. МысльЛ получается только посредством этого образа действий, и сам этот образ действий есть мыслья. Сле­довательно, каждый, кто себя мыслит, поступает таким же образом.

Автор. Скажи, пожалуйста, мой читатель, вникаешь ли ты в мою душу и в душу всех разумных существ, или, если ты в состоянии сделать и это, — обозрел ли ты и перебрал ли ты все разумные существа, дабы утверж­дать что-либо относительно душ их всех?

Читатель. Отнюдь нет. И все же я не могу взять обратно то, что я утверждаю. И вот что: когда я внима­тельно наблюдаю себя самого, я прихожу к тому, что я утверждаю еще больше, чем было сказано, — я утверж­даю, кроме того, что каждый, исходя из себя самого, вы­нужден утверждать то же самое и в отношении созна­ния всех других.

А в т о р. И как ты дошел до этих утверждений?

Читатель. Когда я внимательно наблюдаю себя са­мого, то нахожу, что с моим образом действий непос­редственно связано неотразимое и непреодолимое убеждение, что ни я, ни какое-либо иное разумное су­щество не сможет поступать когда-либо иначе.

Автор. Ты, таким образом, посредством этого свое­го образа действия предписываешь себе и всем разум­ным существам закон, и в то же время перед тобой здесь пример упомянутой выше непосредственной очевид­ности.

Но теперь вернемся к нашему замыслу!

Это основное и характерное определение самосоз­нания философ находит еще вне своей науки и незави­симо от нее. Оно не может быть доказано в науке и во­обще в качестве положения никак не поддается доказа­тельству. Оно непосредственно ясно. И в качестве основного положения наукоучения оно также не мо­жет быть доказано иначе, как только посредством само­го дела, т. е. посредством того, что из него действитель­но можно сделать требуемое выведение.

При этом выведении мы поступаем следующим об­разом.

При мышлении самого себя, говорит себе наукоучи­тель, я поступаю так, как мы только что видели. Не свя­зывается ли с этим моим образом действий другой, так

что мы получили бы новую основную черту сознания, а к этой последней, может быть, еще одну черту и т. д., пока не дошли бы до совершенно определенного само­сознания и, таким образом, не получили бы система­тическое выведение целого?

Читатель. Я опять не понимаю тебя. Ты спрашива­ешь, не связывается ли что-либо другое, имея в виду, без сомнения, определение сознания? Каким образом оно должно быть связано и в чем? Я, по крайней мере, в только что выполненном мной мышлении себя не со­знавал ничего другого, кроме тождества мыслящего и мыслимого.

А в т о р. И при этом ты все же, согласно моему требо­ванию и твоему собственному замечанию, отвлекался от кое-чего иного, что ты одновременно мыслил при мышлении себя самого. Но ты должен был это сделать; и наука ни к чему не пришла бы, если бы она приняла опять это обособленное в том запутанном виде, в кото­ром оно находилось.

Но даже в той абстракции, посредством которой ты должен был понять свое мышление, с ней связывается нечто, и ты найдешь это нечто, если только достаточно внимательно всмотришься. Не представляется ли тебе, например, это мышление самого себя как переход из какого-то другого состояния в это определенное?

Читатель. Это, во всяком случае, так.

Автор. Полагаешь ли ты также, что это покажется так и всякому другому и что, если только он вниматель­но всмотрится, он точно так же найдет это?

Читатель. Во всяком случае, я полагаю это, если я внимательно вгляжусь в себя, и предполагаю это у них. Здесь такая же непосредственная очевидность, как и выше.

Автор. Таким же образом, с этим явлением — если только мы рассмотрим его надлежащим образом — свя­зывается другое, а с ним, при тех же условиях, и третье; и так наукоучение продвигается шаг за шагом вперед, пока оно не исчерпает всего многообразия сознания и не доберется до целиком выведенного определенного самосознания.

Таким образом, в известном отношении наукоучи­тель сам порождает свою систему сознания, которая, однако, в другом отношении опять-таки порождает сама себя. А именно, первый создает повод и условие само­порождения. В связи с тем, что он мыслит и конструи­рует то, что он имел в виду, у него возникает нечто дру­гое, чего он ни в коем случае не имел в виду оно возникает с абсолютной необходимостью, сопровож­даемое очевидной уверенностью, что точно также оно должно возникать у всех разумных существ.

Только первоначальный и первый член своей цепи наукоучитель порождает абсолютно свободным обра­зом. Начиная с этого начального пункта им руководят, но не понуждают его. Каждый новый член, который воз­никает у него при конструкции предшествовавшего, ему предстоит опять-таки сконструировать свободно, и к этому вновь примкнет новый член, с которым он по­ступит так же, как с предшествующими; и таким обра­зом у него постепенно получится его система. Здесь, таким образом, в этом связывании одного многообра­зия с другими проявляются законы сознания, относи­тельно которых ты спрашивал. В конце концов, науко-учителю даже нет дела до понимания этих законов, ему важен исключительно их результат.

Читатель. Я вспоминаю, что слышал, будто вас уп­рекают в следующем: ваша система была бы правиль­ной и последовательной, только если согласиться с ва­шим основным положением. Как обстоит дело с этим упреком?

Автор. Если только не понимать совершенно пре­вратно место и значение как всей системы, так и основ­ного положения и если не расценивать их в таком смыс­ле, в котором они неверны и поэтому никогда не могут быть доказаны, одним словом, если не принимать их как психологические, то требование доказать им основное положение может иметь лишь следующее значение.

Допустим, они требуют доказательства нашего пра­ва философствовать так, как мы это делаем, а не так, как они это делают. Это их требование может быть откло­нено без дальнейших церемоний на том вполне есте­ственном основании, что каждый человек, бесспорно, имеет право заниматься той наукой, какой ему будет угодно. Пусть они считают наше наукоучение особой, им еще не известной наукой; взамен мы также будем считать их философии тем, за что они их выдают. Толь­ко в том случае, если бы мы сказали: их философии ничего не значат, — как мы это, действительно, дума­ем, а также и говорим в подходящем месте, — они бы могли принудить нас к доказательству. Но это доказа­тельство дается в полном и окончательном виде лишь нашим наукоучением в целом. Следовательно, им все же пришлось бы предварительно заняться изучением этой науки, прежде чем они могли бы получить дока­зательство правомерности этого образа действий. Или же они желают, чтобы это положение в качестве ос­новного положения системы было доказано раньше системы, что само по себе нелепо, или же чтобы ис­тинность содержания этого положения была перед ними раскрыта путем расчленений имеющихся в нем понятий. Это доказало бы, что они не имеют никакого понятия о научности и никакого научного чутья, ко­торые никогда не покоятся на понятиях, но всегда лишь на созерцании непосредственной очевидности. Их тогда пришлось бы оставить в покое, не теряя с ними дальше времени.

Читатель. Но я очень опасаюсь, что именно этот последний пункт и есть тот, который их больше всего смущает. Если каждый будет ссылаться лишь на свое созерцание и будет его требовать от всех других, не выводя правильно своего доказательства из понятий, то он сможет утверждать все, что ему только угодно: при­дется всякое сумасбродство оставлять безнаказанным и открыть настежь двери для всяческой фантастики; так, опасаюсь я, будут они говорить.

А в т о р. В этом им никто не может помешать; им так­же могут верить те, кто подобен им. От них наука совер­шенно отказалась. Но тебе, мой читатель, несмотря на то что ты остался беспристрастным и не хочешь занять­ся изучением самой философии и возвыситься до свой­ственного этой науке созерцания, все же должно быть дано понятие о философии, тебе можно описать на ос­новании других, более легких, примеров природу и воз­можность этого созерцания.

Ты ведь принимаешь, что прямоугольный треуголь­ник совершенно определен двумя сторонами и заклю­ченным между ними углом, или же стороной и двумя прилежащими углами, т. е. что, предполагая данные эле­менты, к ним должны быть присоединены именно та­кие другие элементы, какие к ним присоединяются, для того чтобы получился треугольник.

Читатель. Я принимаю это.

А в т о р. Не опасаешься ли ты, что все же может иметь место случай, в котором дело будет обстоять не таким образом?

Читатель. Этого я отнюдь не опасаюсь.

А в т о р. А не опасаешься ли ты, что какое-либо ра­зумное существо, которое могло бы понимать твои сло­ва, стало бы отрицать это твое утверждение?

Читатель. И этого я не опасаюсь.

Автор. Разве ты испробовал это свое положение на всех возможных треугольниках или разве ты опросил все разумные существа, согласны ли они с тобой?

Читатель. Как бы я мог это сделать?

Автор. Но как же, следовательно, ты приходишь к убеждению, которое должно иметь силу в первую оче­редь для тебя во всех случаях без исключения, а затем для всех других разумных существ точно так же без ис­ключения?

Читатель. Остановимся на первом случае, когда предполагаются две стороны и заключенный между ними угол. Если как следует вглядеться в себя, то карти­на окажется следующей: я черчу в своей фантазии ка­

кой-либо угол с конечными сторонами, ведь иначе я и не могу, и замыкаю отверстие между сторонами этого угла прямой линией; нахожу, что возможна только одна прямая линия, которая замыкает это отверстие, что она прилегает под известным наклоном к обеим данным сторонам, составляя известные углы, и что она может прилегать только под этим наклоном.

Автор. Но ведь твой произвольно проведенный угол был определенным, имевшим столько-то градусов. Или дело обстоит иначе? Разве ты описал угол вообще?

Читатель. Как мог бы я сделать это? Я не в состоя­нии описать никакого другого угла, кроме определен­ного, хотя бы я и не знал его меры и не имел намерения знать ее. Благодаря простому описанию он становится определенным углом.

А в т о р. И предположенные стороны были также оп­ределенными, имевшими известную длину. Ты имел бы, следовательно, право, ибо я уже не говорю о целом ряде других затруднений, сказать: в этом определенном слу­чае, предполагая этот определенный угол иэти опре­деленные стороны, треугольник может быть получен лишь посредством одной возможной стороны, опреде­ленной, которая при этом у тебя возникает, и посред­ством возможной пары углов, определенных, которые при этом возникают. Ибо ничего больше не находится в твоем внутреннем восприятии, которое, очевидно, исходит из определенных предпосылок Ты мог бы по­пытаться проделать это с другим углом и с другими сто­ронами и мог бы сказать про них то же самое, если бы в восприятии дело обстояло точно так же, итак далее. Но ты бы никогда не мог распространить это утверждение на те случаи, которых ты не испробовал, и меньше все­го мог бы так дерзко и смело говорить о бесконечности всех случаев, которых ты не мог, конечно, исчерпать своими попытками.

Не хочешь ли ты поэтому исправить, пожалуй, выра­жение и ограничить свое утверждение лишь теми случа­ями, относительно которых ты предпринял свои опыты?

Читатель. Внимательно наблюдая себя и вникая внутрь себя, ни в коем случае. Я никак не могу отказать­ся приписать моему утверждению безоговорочную обя­зательность без всяких исключений.

Автор. Но ты, пожалуй, можешь многочисленные случаи, в которых твое утверждение всегда без исклю­чения оказывалось правильным, произвольно возвы­сить до всеобщности и ожидать подобных же случаев лишь по аналогии, по привычке, по ассоциации идей или как бы это ни называть?

Читатель. Я так не думаю. Для меня вполне доста­точно одного опыта, и он меня принуждает ко всеобще­му суждению в такой же степени, как и тысяча.

А в т о р. Я точно также не принимаю этого всерьез; и это положение о произвольном возвышении многих удавшихся случаев до всеобщности кажется мне прин­ципом абсолютного неразумия.

А теперь, мой читатель, разреши мне быть несколько навязчивым, разреши не отпускать тебя прежде, чем ты не отдашь мне отчета, каким образом могла быть посред­ством описанного выше процесса конструкции треу­гольника обоснована всеобщность твоего утверждения, от которой ты категорически не хочешь отказаться?

Читатель. При всеобщности моего утверждения я, очевидно, отвлекаюсь от определенности угла и сто­рон, которые я принял в качестве предпосылки и кото­рые я замкнул третьей стороной; так обстоит дело фак­тически, и это вытекает из простого анализа моего утверждения.

Мне пришлось, следовательно, и при конструкции самого треугольника, и при моем наблюдении его, на котором было основано мое утверждение, точно так же отвлечься от этой определенности, только не сознавая этого вполне отчетливо; ведь, помимо того, в заключе­нии должно же находиться необходимым образом все, что было в предпосылке. Но если отвлечься от всякой определенности угла и сторон, то вообще не остается никакого угла или сторон как находящихся перед нами

предметов; следовательно, не оставалось бы вообще ничего для моего наблюдения, или — если вы наблюде­ние чего-либо, находящегося перед нами и данного, называете, как я заметил, исключительно восприяти­ем— не оставалось бы вообще никакого восприятия. Но таккакдолжно оставаться наблюдение и кое-что для него, так как кроме него я не мог бы утверждать ничего, то это остающееся не может быть не чем иным, как толь­ко осуществляемым мной проведением линий и углов. Оно, следовательно, и должно было быть, собственно, тем, что я наблюдал. С этой предпосылкой очень хоро­шо согласуется также и то, что я действительно отчет­ливо сознаю в себе относительно хода этого процесса. Когда я чертил свой угол, я вовсе не стремился начер­тить угол, имеющий столько-то градусов, или стороны, имеющие такую-то длину, а лишь угол вообще, сторо­ны вообще. Определенными они стали не вследствие моего намерения, а вследствие необходимости. Когда дело дошло до действительного описания, они получи­лись у меня определенными, и бог знает почему они были определены именно так, как получились.

Это лежащее вне и выше всякого восприятия созна­ние осуществляемого мной проведения линий и есть, без сомнения, то, что вы называете созерцанием.

Автор. Это так

Читатель. Чтобы обосновать мое всеобщее утвер­ждение, необходимо было бы с этим созерцанием мое­го конструирования треугольника непосредственно связать абсолютное убеждение в том, что я никогда и ни в коем случасне смогу конструировать иначе; в со­зерцании, таким образом, я бы понимал и охватывал всю мою способность к конструированию сразу, с еди­ного взгляда, через непосредственное сознание не это­го определенного конструирования, но, безусловно, всякого моего конструирования вообще, и притом именно в качестве такового. Таким образом, положе­ние — посредством трех элементов треугольника оп­ределены остальные три — значило бы, собственно го­воря, следующее: посредством моего конструирования трех элементов определено конструирование мною трех остальных элементов, и всеобщность, которую я утверждаю, ни в коем случае не возникла благодаря под­ведению многообразия под единство, а, скорее, наобо­рот, благодаря выведению бесконечно многообразно­го из схваченного одним взором единства.

А в т о р. И вот это положение в его всеобщности ты далее предполагаешь точно также во всеобщем виде и без всяких исключений у всех разумных существ?

Читатель. Так я и поступаю. И я не могу отказаться от этого требования всеобщей значимости для всех [ра­зумных существ] точно также, как и от требования все­общей значимости и относительно всех [треугольни­ков]. Для того чтобы его обосновать, мне необходимо было бы принять, что в этом непосредственном созер­цании моего способа действий я созерцал этотмой спо­соб не как способ той или иной определенной личнос­ти, какую я как раз и представляю собой, а как способ разумного существа вообще, будучи убежденным, что он абсолютно таков. Созерцание было бы поэтому вос­приятием образа действий разума вообще, непосред­ственно само себя конструирующим как таковое и схва­ченным сразу единым взглядом, и эта общезначимость для всех личностей также не возникла бы благодаря подведению многих под единство, а скорее, наоборот, благодаря выведению бесконечно различных личнос­тей из единства того же разума. Можно уразуметь, как на этом созерцании, и только на нем, основывается непосредственная очевидность, необходимость и об­щезначимость как относительно всех, так и для всех, т.е. всякая научность.

Автор. Ты очень хорошо понял самого себя, и я же­лал бы, чтобы ты сумел сделать это столь же понятным всем читателям, представителем которых ты являешься.

Ты можешь теперь судить сам, какую цену может иметь это возражение против обоснования нашей на­уки посредством созерцания и в какой степени можно

при научном обсуждении считаться с теми, кто его вы­двигает.

И вот, если на этом созерцании, только что описан­ном тобой и относительно которого ты доказал, что оно является условием геометрии, если на этом созерца­нии, но взятом в его высшем отвлечении, и основано наукоучение, изложена вся система его, если оно даже исходит из созерцания в его высшем отвлечении, если это созерцание само для себя, т. е. сам всеобщий разум, воспринимающий самого себя в своем единственном центре и навсегда себя определяющий первый член в этой цепи, если этот разум, воспринимающий именно самого себя как разум, и есть, таким образом, описан­ное выше чистоея в высшем смысле этого слова, то тог­да тебе станет вполне понятно, если ты вообще знаком с литературой нашего времени, почему ученые после­дней половины XVIII в. совершенно не могли найти в себе это чистое я. В то же время тебе станет понятно, каковы те люди, которые еще хотят выйти за пределы принципа наукоучения, т. е. абсолютного созерцания разума посредством самого себя, и полагают, что они действительно вышли за его пределы.