Глава 9. Сент-Клер прячет кончики пальцев в карманы и пинает булыжники мыском ботинок.

Сент-Клер прячет кончики пальцев в карманы и пинает булыжники мыском ботинок.

— Ну? — наконец спрашивает он.

— Спасибо. — Я ошеломлена. — Это так мило с твоей стороны.

— Ай, да ладно.

Он выпрямляется, пожимает плечами — опять это французская манера пожимать плечами всем телом, которая у него так хорошо выходит — и принимает свой обычный уверенный вид.

— Надо же где-то начинать. Теперь загадай желание.

— А?

Вот такой вот у меня словарный запас. Мне нужно писать целые эпосы или мелодию рекламы корма для кошек.

Он улыбается.

— Встань на звезду и загадай желание.

— О, хорошо, ладно. — Сдвигаю ноги и встаю в центр. — Я желаю…

— Не так громко!

Сент-Клер мчится ко мне, словно желает остановить слова всем телом, и мой желудок яростно переворачивается.

— Ты не знаешь, как нужно загадывать желания? В жизни выпадает ограниченное количество шансов. Падающие звезды, ресницы, одуванчики…

— Свечи на торте.

Он игнорирует колкость.

— Именно. Так что нужно правильно использовать моменты. Суеверие говорит, что если загадать желание на этой звезде, оно обязательно сбудется. — Он делает паузу и продолжает: — Это лучше, чем другая история.

— О том, что я умру болезненной смертью от яда, пули, многочисленных ранений и утопления?

— Гипотермии, а не утопления. — Сент-Клер смеётся. У него такой замечательный, задорный смех. — Но нет. Я слышал, что тому, кто встанет на этот диск, будет предначертано вернуться в Париж, поскольку я понимаю, что целый год для тебя и так слишком много. Я прав?

Закрываю глаза. Передо мной предстают мама и Шонни. Бриджет. Тоф.

Я киваю.

— Хорошо, тогда закрой глаза и загадай желание.

Делаю глубокий вдох. Прохладная сырость соседних деревьев заполняет лёгкие. Чего я хочу? Трудный вопрос.

Хочу вернуться домой, но вынуждена признать, что сегодняшний вечер доставил мне наслаждение. А если я никогда больше не увижу Париж? Я помню, как сказала Сент-Клеру, что не хочу здесь находиться, но часть меня — маленькая, крошечная часть — заинтригована. Если отец позвонит завтра и прикажет вернуться домой, то возможно я разочаруюсь. Я все ещё не увидела Мону Лизу. Не побывала на вершине Эйфелевой башни. Не прошла под Триумфальной аркой.

Так чего ещё я хочу?

Я хочу снова ощутить губы Тофа. Хочу, чтобы он ждал меня. Но есть другая часть меня — часть, которую я очень, очень ненавижу, и эта часть знает, что даже если мы начнём встречаться, я все равно уеду в колледж в следующем году. Мы будем видеться на Рождество и летние каникулы, а затем... что затем?

И затем есть ещё одно.

То, что я пытаюсь игнорировать. То, что я не должна хотеть. То, что я не могу получить.

И это «то» стоит передо мной прямо сейчас.

Так чего я желаю? Того, что не уверена, что хочу? Кого-то, в ком я не уверена, что нуждаюсь? Или того, как мне известно, я не могу заполучить?

Наплевать. Позволь судьбам решать.

Я желаю лучшего для себя.

Как вам такое обобщение? Открываю глаза, и ветер задувает сильнее. Сент-Клер убирает прядь волос с глаз.

— Должно быть, хорошее желание, — говорит он.

 

***

 

На обратном пути Сент-Клер подводит меня к витрине с бутербродами в ночной закусочной. От опьяняющего аромата текут слюнки, живот урчит от нетерпения. Мы заказываем панини: бутерброды, приготовленные на горячем гриле. Сент-Клер берет вариант с копчёным лососем, сыром рикотта и шнитт-луком. Я заказываю пармскую ветчину, сыр фонтина и шалфей. Сент-Клер обзывает еду фаст-фудом, но бутерброды у нас в руках совсем не похожи на безвкусные сандвичи из «Сабвэя».

Сент-Клер помогает мне разобраться с евро. К счастью, всё легко запомнить. С банкнотами и центами несложно разобраться, даже с номиналом. Мы расплачиваемся за покупку и прогуливаемся вниз по улице, наслаждаясь ночью. Хрустим твёрдой корочкой. Позволяем тёплому клейкому сыру стекать по подбородкам.

Я стону от удовольствия.

— У тебя оргазм от еды? — спрашивает Сент-Клер, вытирая рикотто с губ.

— Где ты был всю мою жизнь? — спрашиваю я прекрасный панини. — Почему я никогда не ела такого бутерброда?

Сент-Клер откусывает большой кусок.

— Мммпх, грмха, мрпха, — отвечает он с улыбкой. Я перевожу это как «американская еда — дерьмо».

— Мммпх мрга грмпха ммрг, — отвечаю я. Что переводится как: «Да, но у нас неплохие гамбургеры».

Мы облизываем бумагу от бутербродов, прежде чем выбросить её в урну. Счастье. Мы почти вернулись в общежитие, и Сент-Клер описывает, как ему с Джошем влетело за то, что они бросались в окрашенный потолок жевательной резинкой — пытались подарить нимфе третий сосок — как мой мозг что-то замечает. Нечто странное.

Мы только что прошли третий кинотеатр за квартал!

Конечно, это небольшие театры. С одним залом, скорее всего. Но три! В одном квартале!!! Как я раньше этого не замечала?

О. Точно. Причина в симпатичном парне.

— А есть на английском? — прерываю я.

Сент-Клер выглядит смущённым.

— Что, прости?

— Кинотеатры. Здесь где-нибудь крутят фильмы на английском?

Он поднимает бровь.

— Не говори мне, что не знаешь.

— Чего? Не знаю чего?

Он ликует, зная то, чего не знаю я. И это раздражает, учитывая, что мы оба знаем, что он знает всё о парижской жизни, тогда как у меня здравый смысл шоколадного круассана.

— А я-то думал, ты киношная наркоманка.

— Чего? Не знаю чего?

Сент-Клер рисует руками огромный круг, явно наслаждаясь ситуацией.

— Париж... мировая... столица... кино.

Я замираю на месте.

— Ты шутишь.

— Нет. Ни в одном другом городе не любят кино, как здесь. Здесь сотни, возможно даже тысячи театров.

Моё сердце ухает вниз. Голова кружится. Невозможно.

— Больше дюжины в одном только нашем районе.

— Что?!

— Ты, честно, не замечала?

— Нет, не замечала! Почему мне никто не сказал?

Я имею в виду, это должно были сказать в первый день семинаров по жизненным навыкам. Это очень важная информация! Мы продолжаем идти, и я верчу головой во все стороны, читая надписи на плакатах и маркизах. Пожалуйста, хоть бы на английском. Пожалуйста, хоть бы на английском. Пожалуйста, хоть бы на английском.

— Я думал, ты знаешь. Я же говорил об этом. — Он наконец осознает свою вину. — Здесь кино рассматривают как довольно высокое искусство. Есть множество театров, где крутят премьеры, но ещё больше — как ты их называешь? — ретро-кинотеатры. Там показывают классику и формируют программу, посвящая показы различным режиссёрам или жанрам, или малоизвестным бразильским актрисам — чему угодно.

Дыши, Анна, дыши.

— И они на английском?

— По крайней мере, треть.

Треть! Из нескольких сотен — возможно даже тысячи! — театров.

— Некоторые американские фильмы дублированы на французский язык, но главным образом для детей. Остальные оставляют на английском и дают французские субтитры. Вот, держи.

Сент-Клер берет журнал под названием «Парископ» со стеллажа газетного киоска, расплачивается с жизнерадостным продавцом с крючковатым носом и вручает журнал мне.

— Он выходит каждую среду. Пометка «ОВ» означает оригинальную версию, «ФВ» — французскую, то есть дубляж. Так что ищи «ОВ». У них есть интернет-каталог, — добавляет он.

Я просматриваю журнал, и у меня глаза лезут на лоб. Никогда не видела столько списков кино в своей жизни.

— Боже, если бы я знал, что тебе для счастья так мало надо, то не заморачивался бы со всем остальным.

— Я люблю Париж, — отвечаю я.

— И я уверен, что он тоже любит тебя.

Он все ещё говорит, но я не слушаю. На этой неделе проходит марафон Бастера Китона[23]. И подростковых слэшеров[24]. И целая программа, посвящённая автомобильным преследованиям 70-ых.

— Что?

Я понимаю, что он ждёт ответа на вопрос, который я не услышала. Когда он не отвечает, я отрываюсь от списков. Его взгляд прикован к фигуре, только что вышедшей из нашего общежития.

Девушка моего роста. Длинные волосы слегка уложены, но в модной парижской манере. Короткое серебряное платье, искрящееся в искусственном освещении, и красное пальто. Кожаные ботиночки цокают по тротуару. Она оглядывает общежитие Ламбер хмурым взглядом, но затем поворачивается и замечает Сент-Клера. Все её существо сияет изнутри.

Журнал готов вывалиться из моих рук. Это может быть только один человек на свете.

«Незнакомка» подбегает к нам и бросается в объятия Сент-Клера. Они целуются, и она запускает пальцы в его волосы. Его чудесные, прекрасные волосы. Мой желудок наливается свинцом, и я отворачиваюсь.

Они отрываются друг от друга, и она начинает говорить. Её голос удивительно низок — страстен — но речь быстра:

— Я знаю, мы не собирались встречаться сегодня вечером, но я оказалась поблизости и подумала, что ты мог бы захотеть пойти в тот клуб, о котором я тебе говорила. Ну, помнишь, его ещё Матье порекомендовал? Но тебя не оказалось на месте, и я проболтала с Мер целый час… где ты был? Я звонила на сотовый три раза, но меня выбрасывало на голосовую.

Сент-Клер выглядит дезориентированным.

— Эм, Элли, это Анна. Она всю неделю просидела в общежитии, поэтому я решил показать ей…

К моему изумлению Элли расплывается в широкой улыбке. Достаточно странно, но в этот момент я понимаю, что несмотря на хриплый голос и парижский наряд, она какая-то... незамысловатая. Но дружественно настроенная.

Но это ещё не значит, что она мне нравится.

— Анна! Из Атланты, правильно? Куда вы ходили?

Она знает меня? Сент-Клер описывает наш вечер, а я обдумываю это странное развитие событий. Он рассказывал ей обо мне? Или это была Мередит? Надеюсь, что Сент-Клер, но даже если и так, не похоже, что она сочла меня угрозой. Она, кажется, не встревожилась, что я провела последние три часа в компании её очень привлекательного парня. Одна.

Должно быть, хорошо иметь такую уверенность.

— Ладно, малыш, — обрывает она. — Остальное расскажешь позже. Пошли?

Он говорил, что пойдёт с нею? Я не помню, но он кивает.

— Да. Да, позволь мне захватить, э-м-м…

Он глядит на меня, а затем к входу в общежитие.

— Что? И так сойдёт. Поверь, ты здорово выглядишь. Пошли. — Она властно берет его за руку. — Было приятно познакомиться, Анна.

Обретаю дар речи.

— Да. Мне тоже было приятно.

Поворачиваюсь к Сент-Клеру, но он уже не смотрит на меня. Ну и ладно. Проехали. Я приклеиваю свою лучшую улыбку «мне все равно, что у тебя есть девушка» и весело выкрикиваю:

— До свидания!

Он не реагирует. Ладно, пора уходить. Убегаю и вытаскиваю ключ. Но пока открывается дверь, я не могу устоять от соблазна и оборачиваюсь. Переплетя руки, Сент-Клер с щебечущей Элли уходят в темноту.

Замираю, и Сент-Клер оборачивается. На одну секунду.