Глава 11. Со стороны виднее 53 страница
Ласкающие движения его рук совсем не вяжутся с этими словами, а это значит, что на слова можно не обращать внимания. Мои губы сами собой расплываются в улыбке. Все-таки общение с Северусом похоже на солидную порцию тонизирующего зелья. Хочешь – не хочешь, а в себя придешь. И силы откуда-то появятся, и энергия, и желание держаться до последнего. Хотя бы ради того, чтобы в конце показать ему язык и самодовольно ухмыльнуться. – Северус, почему ты стал Пожирателем смерти? – решаюсь я задать вопрос, который мучает меня уже очень давно. Руки замирают на моей голове, и я зажмуриваюсь, ожидая гневной отповеди. – Я не хочу об этом говорить, – наконец, произносит он без намека на гнев. – Извини, я не должен был… – Мне понятен твой интерес, – перебивает он. – Возможно, когда-нибудь я и расскажу тебе, как это произошло. Но не сейчас. – Ладно. Прости меня… – Тебе не за что просить прощения. – Неправда, – возражаю я. – Всем людям есть за что просить прощения. Только обычно мы считаем, что это неважно. Но это важно! Я… я не всегда поступаю правильно. Говорю неприятные вещи. И думаю тоже. Прости за это, ладно? За все. – Прощаю, – тихо говорит он, снова проводя рукой по моим волосам. – Финеас, случайно не говорил, чем там занимается Гарри? – спрашиваю я через пару минут, решив сменить тему и немного отвлечься от последних событий. – Когда они уже собираются отправиться за хоркруксом? – Финеас говорит, что они постоянно шепчутся о чем-то с Грипхуком, – отвечает Северус с едва уловимым облегчением в голосе. – Это позволяет надеяться на какое-то подобие плана – пусть даже жалкое. А с чего это ты вдруг называешь его по имени? Я прикусываю язык. Ну вот, проболтался, как Майкл! – Ну… он мне разрешил… – За что такая честь, позволь узнать? Я молчу и лихорадочно соображаю, как бы выкрутиться. – Невилл, сделай милость, веди себя соответственно своему интеллектуальному развитию, – он легонько дергает меня за волосы. – Не разводи глупых тайн на пустом месте. – Не такое уж оно и пустое, – вздыхаю я, прикрыв глаза, и решительно сообщаю: – В тот день, когда я подслушал твой разговор с Дамблдором, и ты ушел с МакГонагалл, я… хм… в общем, я высказал ему все, что о нем думаю… – Высказал все, что думаешь? – изумленно переспрашивает Северус. – Мерлин, хотел бы я это услышать! Во всяком случае, теперь понятно, почему Дамблдор сбегает с портрета, стóит тебе появиться на пороге. – А он сбегает? – Ты не заметил? Сбегает, и еще как. А Финеас здесь при чем? – Финеас сказал, что со мной согласен. – Весьма любопытно! – в его голосе появляется раздражение, и я смотрю на него с легкой тревогой. – Какой, спрашивается, толк от поста директора, если у меня перед носом такие интриги разворачиваются, а я и не в курсе? – Зато ты в курсе, что происходит с твоими студентами, и всегда помогаешь им, – возражаю я. – А для Дамблдора, кроме Гриффиндора, других факультетов никогда не существовало. – Не преувеличивай. – А я и не преувеличиваю. Мог ведь он этих Мародеров угомонить! Да и близнецы Уизли тоже не раз и не два палку перегибали. – Он не может следить за каждым шагом студентов, – сообщает Северус примерно таким же тоном, каким Гермиона цитирует учебники, и, кажется, сам понимает, как это прозвучало, потому что громко фыркает и качает головой: – Что такого ты ему наговорил? – Ничего, кроме правды! – заявляю я. – Если он лицемер и подлец, так я в этом не виноват! – И ты снова преувеличиваешь, – замечает он. – Мне, в принципе, понятна столь бурная реакция. Но ты забываешь о том, что от него во многом зависел – и до сих пор зависит – исход этой войны. В связи с этим, некоторые его поступки могут показаться жестокими, однако они обусловлены необходимостью… – Перестань, Мерлина ради! – перебиваю я. – Ты же сам себе не веришь! Я ведь слышал, как ты с ним разговаривал. – А ты с меня пример не бери. Не понимаю, откуда вообще столько эмоций. Лично тебе он, кажется, ничего плохого не сделал… – Хотел бы я, чтобы он что-то сделал лично мне! – с чувством восклицаю я. – Зачем? Чтобы ты мог обвинять его во всех смертных грехах на законных основаниях? – Нет. Чтобы я мог простить его, – говорю я почти шепотом. – Думаю, это бы у меня получилось. Но простить то, что он сделал тебе… и другим людям, я не могу. Просто не имею права, понимаешь! Некоторое время он молчит, буравя меня глазами, и неожиданно тихо усмехается: – Ты очень интересно устроен, Невилл, ты это знаешь? – Обычно я устроен! – упрямо возражаю я. – Это с твоим Дамблдором что-то не так. Сначала: «Мой мальчик, как дела?», а потом: «Сотри ему память, Северус!». Тьфу, противно! Интересно, с Гарри он тоже так обращается? В лицо: «Ты такой храбрый мальчик!», а за спиной: «У этого сопляка в голове вместо мозгов схистостега1! Потому глаза и зеленые – просвечивает». – Схистостега? – переспрашивает Северус сквозь смех. – Гениально! Ты не возражаешь, если я это украду? – Кради на здоровье! – фыркаю я, невольно улыбаясь. Когда он смеется, не улыбаться невозможно. – Только не говори Гарри, что это я придумал, и заодно расскажи, что такого плохого Дамблдор ему сделал. А то Хелли молчит, Финеас тоже… – Ну, и я промолчу, – он тут же серьезнеет. – Это не та тема, которую мне хотелось бы обсуждать. Тем более, с тобой. – Но Северус!.. – Нет, – в его голосе появляются жесткие нотки. – Ты и так знаешь больше, чем должен. Не лезь хотя бы в это. Он требовательно смотрит на меня, и мне ничего не остается, кроме как кивнуть. Бывают моменты, когда с ним лучше не спорить, и интуиция подсказывает, что сейчас как раз такой случай. – Ладно. Считай, что тема закрыта, – сдаюсь я. – Надеюсь, хотя бы, что долго все это безумие не продлится. Ребята нервничают, а после сегодняшнего я вообще уже ни в чем не уверен. – Не продлится, не беспокойся. – Хотел бы я не беспокоиться! Осталась только чаша… Главное, чтобы диадему они быстрей разыскали. – Им главное хотя бы узнать о ее существовании. Пока они только ищут вещь, принадлежавшую Рейвенкло, – замечает Северус. – Ты шутишь? – я озадаченно смотрю на него. – Жить в одном доме с рейвенкловкой и не спросить? – Сам сказал – схистостега, – он слегка пожимает плечами. – Что, у всех троих сразу? Это уже похоже на эпидемию. Ладно, будем надеяться, что поговорить с Серой Дамой они все-таки додумаются. – Указания я ей дал, в крайнем случае, она просто в нужный момент попадется им на глаза. – Указания? – удивленно спрашиваю я. – Тебя что, и факультетские призраки слушаются? Северус наклоняется, оттягивает пальцем мое веко и внимательно вглядывается. – Да ну тебя! – стукнув его по руке, возмущенно восклицаю я и с трудом сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. – Нет там никакого мха! – Странно. Потому что вопрос на редкость идиотский, – заявляет он. – Неужели ты думаешь, что призракам позволено было бы порхать по школе, если бы они не подчинялись ее директору? – А портреты? – заинтересованно спрашиваю я. – Портреты тоже, – подтверждает он. – Но некоторые из них слишком своенравны, а некоторые просто глупы, поэтому я считаю, что им лучше знать как можно меньше. – Хм… получается, что у директора в школе практически абсолютная власть… Не слишком ли? – Ну, во-первых, ты забыл об Их Эльфийских Величествах, – усмехается Северус. – А во-вторых, директором не может стать человек, который желает зла школе и ученикам. Хогвартс просто не допустит этого. Именно поэтому Амбридж так и не удалось испытать на себе всю полноту власти – школа даже не пустила ее в кабинет директора. – Нелогично! – возражаю я. – Почему тогда Дамблдор в свое время получил эту должность? – Невилл, ты опять за свое? Оставь его в покое, в самом деле! – Но… – Никаких «но»! – он прижимает ладонь к моему рту. – Неужели ты не понимаешь, что от этого только тебе хуже? И меня, кстати говоря, раздражает. У нас что, нет других тем для разговора? Я легко целую пахнущую зельями кожу, и Северус тут же убирает руку. – Есть, – сообщаю я, обнимая его за шею и притягивая к себе. – Но можно и не разговаривать. Пойдем вниз или прямо здесь? – «Прямо здесь» было полторы недели назад, и ты едва не выбил себе зубы, свалившись с дивана, – ворчливо напоминает он, высвобождаясь из моих рук. – Я, видишь ли, беспокоюсь о твоем здоровье. – Ага, именно поэтому ты тогда так хохотал, – я сажусь на диване и с наслаждением потягиваюсь. Северус несколько секунд смотрит на меня, чуть склонив голову, а потом неожиданно обхватывает руками мое лицо и приникает к губам жадным горячим поцелуем. Я с готовностью отвечаю, наслаждаясь потрясающими ощущениями, которые дарит умелый язык, перебираю его волосы и чувствую, как его рука быстрыми уверенными движениями расстегивает мою мантию. И все-таки «прямо здесь»… _____________________________________________________________________________ 1 – Схистостега, или «светящийся мох»
– Хозяин!.. Хозяин, проснитесь! – звонкий встревоженный голосок вырывает меня из объятий Морфея. – Проснитесь, хозяин!.. Пожалуйста, просыпайтесь! Чьи-то руки немилосердно трясут меня, и мне волей-неволей приходится выполнить настойчивую просьбу. Я открываю один глаз и вижу Минси, топчущуюся возле кровати. – Что ты здесь делаешь? – взволнованно спрашиваю я, пытаясь сесть. – Что-нибудь с бабушкой? – Хозяину письмо от хозяйки! – сообщает она, протягивая мне лист пергамента. Я смотрю на часы. – В пять утра? – Это важно, очень важно, хозяин! – она хватает себя за уши и тянет вниз. – Минси должна вернуться к хозяйке. Прочитайте письмо, хозяин! С этими словами она исчезает. Я тупо смотрю на то место, где она только что стояла, и тщетно пытаюсь понять, что это вообще было. Письмо… не так-то просто мне сейчас прочесть что-либо, как она, вероятно, себе воображает! Правый глаз ужасно болит и никак не желает открываться. Этот урод Амикус вчера предложил мне продемонстрировать на третьекурснике свои навыки владения Круциатусом. Я как вежливый и воспитанный человек, разумеется, отказался. Думал, проклянет как-нибудь. А он врезал. И пес с ним, что он мне своим уродским перстнем в виде паука полщеки распорол, – это не самое страшное, что со мной здесь случалось. Но я такого хода от него не ожидал, не успел сгруппироваться, вот и отлетел в сторону и впечатался глазом прямо в угол стола. Повезло еще, что совсем без глаза не остался. Плохо то, что я теперь даже прицелиться нормально не смогу в случае чего! Глаз не открывается, правая половина лица заплыла так, что страшно в зеркало заглядывать. Мне, впрочем, сейчас и не до зеркала – письмо бы прочесть. Я разворачиваю пергамент, зажигаю Люмос и, кое-как сфокусировав зрение, читаю: «Здравствуй, внук! Пишу по делу. Только что на меня напали. Не пугайся, я не пострадала, и спасать меня не нужно. Долиш так и остался валяться в нашей гостиной, когда я аппарировала. Слабоват он, сказать по правде. Я бы не стала тебя беспокоить такой ерундой, но, сдается мне, что это неспроста. Ко мне у Пожирателей смерти едва ли могут быть претензии, значит, дело в тебе. Поэтому будь максимально осторожен – неудача их наверняка разозлит. Запомни, Невилл: что бы ни случилось, я тобой горжусь! Ты настоящий сын своих родителей, и они тоже наверняка гордились бы тобой. Не опускай руки и продолжай в том же духе! Удачи!» Я перечитываю письмо дважды, пытаясь понять, что несет в себе эта информация. Долиш… что-то я уже о нем слышал… Не от Северуса, случайно?.. Нет, вроде бы… О, точно, по «Поттеровскому дозору»! Они говорили, что он легко поддается заклятию Конфундус… Но и Северус что-то говорил о волшебнике, который легко поддается этому заклятию, только имени вроде бы не называл… Муховертку ему в задницу, и он ничего мне не сказал! Ведь наверняка же знал, что они собираются… Стоп, нет! Во-первых, он мог и не знать. Хотя в этом я сомневаюсь. Наверное, просто решил меня не волновать лишний раз. А сейчас… Я болван. Чертов болван! Я вскакиваю с кровати, хватаю мантию и быстро переодеваюсь, не обращая внимания на гудящую голову и текущие сквозь слипшиеся ресницы слезы. Это все потом!.. Потом… Мои лихорадочные сборы будят Симуса. Он высовывает голову из-за полога и сварливо интересуется, где именно пожар, и можно ли как-то избежать непосредственного участия в его тушении. Я вкратце ввожу его в курс дела, и он моментально сбрасывает остатки сна и спрыгивает с кровати. – Думаешь, они придут за тобой? – А то как же! К бабушке они ведь не на чай заходили. Мне надо уходить. – Куда? В Выручай-комнату? – Куда ж еще? – фыркаю я, пытаясь зашнуровать ботинки. Так, что мне нужно с собой взять?.. Желательно все, но собираться сейчас времени нет – они могут прийти сюда в любой момент. – Вот что, Симус: спрячь куда-нибудь все мои вещи, ладно? – Ладно, – кивает он. – Завтра могу принести… – И думать не смей! – перебиваю я. – Как минимум несколько дней даже не пытайтесь соваться в Выручай-комнату! Кэрроу наверняка выставят караулы. Просто спрячь. Они должны решить, что я смог удрать из школы. – Ладно… А как насчет еды? Тебе ведь нужно будет что-то есть! – Без еды можно месяц прожить, если очень захотеть, – возражаю я. – Женщины, например, и не на такие подвиги способны в погоне за фигурой. Неужели я не справлюсь? – Ты и сейчас шутишь, уму непостижимо! – уважительно говорит Симус. – А что делать? – рассеянно отзываюсь я, озираясь. Кажется, ничего не забыл. – Позаботься о девушках, хорошо? – Конечно. – За главного остается Майкл. Так ему и передай, пусть считает это моей маленькой местью. – Хорошо, – кивает Симус, пряча улыбку. – Вроде бы все… – бормочу я и, подумав, добавляю: – Да, еще момент. Я считаю, что сейчас мне нужно что-то понадежней нашего штаба. Что-то, что Кэрроу при всем желании открыть не смогут. – Согласен. Главное, чтобы мы смогли. – Вы сможете, – заверяю я. – Просто думайте обо мне, а не о штабе, как раньше. Все вопросы прояснены. Оставаться здесь дольше опасно. Я ободряюще улыбаюсь Симусу, сбегаю вниз по лестнице и, минуя Полную Даму, выхожу из гостиной. Сейчас важно по дороге до Выручай-комнаты не попасть в лапы Кэрроу. Внимательно прислушиваясь и стараясь ступать только на носки, я мчусь вниз по лестницам. Портреты провожают меня глазами и перешептываются, а я могу только надеяться, что они не слишком глупы и своенравны, чтобы сообщить обо мне Кэрроу. Мне без проблем удается миновать вестибюль и несколько этажей на пути к Выручай-комнате. Безумно хочется позвать Лауди, но это слишком опасно для него. Кто знает, возможно, Кэрроу уже заметили мое отсутствие и даже догадались пустить эльфов по моему следу. Когда я добираюсь до седьмого этажа, сверху до меня доносятся приглушенные голоса, среди которых я различаю и голос Амикуса. Мерлин, значит, они уже у Выручай-комнаты! Я бросаюсь было вниз, но слышу звуки торопливых шагов и прерывистое дыхание. Мне ничего не остается, кроме как бежать по коридору… …который заканчивается издевательским тупиком. Я разворачиваюсь и медленно иду назад. Со стороны лестницы доносятся голоса, и звучат они все громче… Сто троллей им в постель! Кажется, они идут сюда… И что же делать? Я в панике озираюсь… – Эй, мальчик, сюда! – раздается за моей спиной грудной женский голос. Чуть не подпрыгнув на месте от неожиданности, я оборачиваюсь. С портрета на меня смотрит красивая жгучая брюнетка в красном платье, украшенном перьями. Она манит меня пальцем, и, когда я подхожу ближе, портрет отодвигается в сторону, открывая проход в какое-то темное помещение. Секунду я колеблюсь. Нет никакой гарантии, что она не выдаст меня этим гадинам. Но и выбора у меня нет. Я ныряю в темноту, и проход закрывается за моей спиной. Переведя дыхание, я осматриваюсь, чтобы понять, куда меня занесло, и застываю на месте, вытаращив глаза и раскрыв рот от изумления. Вот уж не предполагал, что в Хогвартсе могут быть подобные помещения! Комната, в которой я оказался, размеры имеет самые средние. Но вот кровать, занимающая бóльшую часть площади, кажется поистине гигантской. Да на ней запросто может поместиться весь наш курс, причем в том составе, который имел место быть до пришествия Пожирателей смерти! Красноватый свет, испускаемый развешанными под потолком шарами, создает атмосферу интимности, по стенам пляшут причудливые тени. Воздух пропитан одуряющими ароматами эфирных масел и благовоний. Муховертку мне в задницу, что это вообще за место? Из коридора доносятся резкие мужские голоса. Я прислушиваюсь, но слов не различаю. Зато низкий завораживающий голос обитательницы портрета слышен очень хорошо: – Мальчики, вы же не думаете, что я знаю учеников по именам? Может, и пробегал здесь кто-то, ручаться не буду. Я сегодня уже успела выпить столько ликера, что даже вас, красавчики, чуть не проглядела. Но вы ведь сами видите, что прятаться здесь негде. Разве что паренек сумел забраться в портрет, – она хрипловато смеется. Пожиратели что-то бубнят ей в ответ. Я облегченно вздыхаю и присаживаюсь на краешек необъятной кровати. Похоже, эта женщина и вправду на моей стороне. Это хорошо. Ковер под ногами такой мягкий, что безумно хочется снять ботинки, но это, конечно, не самая лучшая идея. По стенам развешаны живописные полотна, а возле одной из них стоит большой, но изящный комод с множеством ящичков. – Нравится? – раздается голос моей спасительницы. Я поворачиваюсь и приглядываюсь к ней внимательней. Возраст определить не получается даже приблизительно – ей может быть как тридцать, так и семьдесят. Некоторым женщинам очень долго удается сохранять молодость. И вообще, мое первое впечатление о ее внешности оказалось серьезным преуменьшением. Она не просто красива, а ослепительно красива. Хоть я и не поклонник женских прелестей, но ее прелести сложно не оценить. Особенно с учетом того, что красное платье на поверку оказывается больше похожим на пеньюар – довольно-таки прозрачный, надо заметить. Она полулежит на шикарном полукруглом диване с высокой спинкой и наматывает на тонкий палец смоляную прядь. – Так нравится? – насмешливо повторяет она, и яркие красиво очерченные губы изгибаются в улыбке. Не совсем понятно, имеет ли она в виду мое впечатление от комнаты, или же от нее самой. – Высший бал! – отвечаю я на оба вопроса сразу. Она смеется, запрокинув голову. – Они ушли? – спрашиваю я. – Ушли, но пока недалеко. Лучше тебе побыть здесь какое-то время. Я скажу, когда будет безопасно. – Ладно. Я, в общем, ничего не имею против. Конечно, мне нужно добраться до Выручай-комнаты, но этот будуар, в сущности, немногим от нее отличается. Разве что просьбы не выполняет. Но зато здесь компания есть. – Ты храбрый мальчик, Невилл, – замечает женщина. – Тебя ведь так зовут? – Да. А вас? – А меня Дарлин. Я смотрю на нее удивленно. Мне казалось, что у такой колоритной особы должно быть более экстравагантное имя. – Ты прав, это прозвище, – признается красотка, догадавшись о ходе моих мыслей. – Настоящее мое имя – Джеральдина Армстронг, плюс еще три имени, которые нужно читать по бумажке, чтобы ничего не перепутать. Сейчас у вас редко дают детям сложные вычурные имена, а в мое время это было обычным делом, – она закатывает глаза. – И избави Мерлин перепутать хоть слог – нанесешь смертельное оскорбление. Имя Дарлин прицепилось ко мне еще в школе, и вполне меня устраивает. Мой интерес к этой женщине резко возрастает. В Хогвартсе не так много действительно живых портретов. По большей части они изображают либо никогда не существовавших людей, либо существовавших, но, так сказать, неодушевленных. А такие портреты, как в кабинете директора, в которых сохранилась частица личности волшебника, по пальцам можно пересчитать. И, кажется, это один из них. – Вы здесь учились? – с любопытством спрашиваю я. – Да, в Гриффиндоре, – подтверждает она. – Даже больше скажу – я здесь еще и работала. – Правда? Что вы преподавали? – Этикет. Культуру магического мира. Обязательный предмет для магглорожденных… Правда, – она едва заметно морщится, – быстро выяснилось, что и чистокровные волшебники не так уж хорошо знают мир, в котором живут, поэтому мои уроки посещали практически все. – Сейчас у нас нет такого предмета, – сообщаю я. – Так его после меня и отменили, – она пожимает обнаженными плечами. – Вас уволили? – Меня не только уволили, мальчик, меня еще и повесили прямо в школьном дворе, – ее голос звучит спокойно, но на красивое лицо набегает тень. – Спасибо, хоть не при учениках. – Повесили? – ошарашено переспрашиваю я. – За что? – Видишь ли, помимо преподавания я содержала дом терпимости – бордель, публичный дом – как тебе больше нравится. Власти посчитали, что эта моя деятельность несовместима с работой с детьми. Собственно, в вину мне вменялось то, что сейчас назвали бы растлением малолетних, – Дарлин глухо смеется. Я моргаю и пытаюсь сообразить, что к чему. Наконец, до меня доходит. – Постойте… Вы… вы набирали… хм… работников… среди учеников?.. – Какой догадливый мальчик! – с умилением произносит она. – Знаете, можете сдать меня Пожирателям смерти, но я не могу винить их за такую суровую расправу, – честно говорю я. – Думай, что хочешь, – фыркает она. – Я никого ни к чему не принуждала. Не отбирала палочки и не заставляла давать Непреложный обет, как делали некоторые мои так называемые коллеги. – И все равно это аморально! – А то, чем ты занимаешься с директором, не аморально? Я захлопываю рот и испуганно смотрю на нее. – Не бойся, дорогой, – снисходительно произносит Дарлин. – Другие портреты не в курсе. – А вы… – А я знаю о сексуальных взаимоотношениях обитающих здесь людей абсолютно все. Тут уж ничего не поделаешь, – она усмехается и философски замечает: – Люди очень любят судить других, но при этом всегда забывают о себе. – Между прочим, я совершеннолетний! – Ну, так и я не среди первокурсников кадры подбирала, – резонно возражает Дарлин. – Кроме того, ты кое-что не учитываешь. Это сейчас ранними считаются браки, заключенные между семнадцати-восемнадцатилетними. А в мое время некоторых чистокровных детишек женили еще до поступления в школу. У них даже были отдельные спальни. При этом бедняжки нередко понятия не имели, что друг с другом делать. Не знаю даже, что сказать на это. Женатые первокурсники – это просто безумие! Таким образом, по логике она в чем-то права, но сама мысль о том, что кто-то может работать в борделе и получать от такой работы удовольствие, не укладывается у меня в голове. Торговля собой – это отвратительно! – Все люди торгуют собой, – спокойно говорит Дарлин, и я понимаю, что последние слова произнес вслух. – Своим временем, своими идеями, своими талантами. – Это другое дело! – Это не другое дело, а самое настоящее ханжество! Слышать подобные рассуждения от тебя вдвойне смешно. Попробуй поговорить о своей личной жизни с кем-нибудь из ровесников – и сравни потом их слова с собственными. И заметь, больше всех моей крови жаждали бывшие клиенты. Те самые, которые незадолго до моей казни пользовались услугами моих девочек и мальчиков! – Но ваши работники занимались любовью за деньги! – Ну и что же с того? – насмешливо спрашивает она. – К тому же, дело ведь не только в деньгах. Занятие любовью – это не просто телодвижения, как вы привыкли думать. Это настоящее искусство, это магия, о которой вы благополучно забыли. Я пыталась возродить ее, я учила своих подопечных – и девушек, и юношей – искусству любви. Учила дарить такое наслаждение, которое люди нигде больше не могли получить. Дома терпимости были и будут всегда. И я не считаю это преступлением. Я все еще с ней не согласен, но решаю не продолжать спор. В конце концов, она мне помогла, и язык надо бы попридержать. – Ладно, – киваю я. – Допустим. Но как ваш портрет оказался в Хогвартсе? – О, это работа моих учеников! – с гордостью сообщает Дарлин. – Их очень огорчила моя смерть, и они решили напоследок отблагодарить меня за все. Конечно, им пришлось защитить портрет от посторонних глаз, но после того, как умер последний, кто знал меня в этой школе, необходимость в тайне отпала. Общество предпочло забыть обо мне, вычеркнуть мое имя из истории, как бросающее тень на весь магический мир… Что-то мне это напоминает… Да, Милтона и Инквизицию общество тоже вычеркнуло!.. Интересно, скольких еще постигла та же участь? – И чем вы здесь занимаетесь? – спрашиваю я. – Тем же, чем занималась всю жизнь – учу юношей и девушек любить друг друга. – То есть… – я с ужасом смотрю на широченную кровать. Мерлин Великий!.. – Ты все правильно понял, Невилл, – благосклонно кивает Дарлин. – Ученики часто заходят ко мне. И в одиночку, чтобы узнать что-то новое, и парочками, и даже иногда… хм… группами… Я нервно сглатываю. – И что? Вы… вы наблюдаете и комментируете?.. – Ну что ты такое говоришь? – смеется она. – Это же неэтично! Хотя, если кому-то требуется мой совет в процессе, я не отказываю. – Спятить можно! – бормочу я. – Какая-то обитель порока! Преподаватели пришли бы в ужас… Или они знают?.. – Большей частью нет, – успокаивает меня Дарлин. – Если только сами не навещали меня в свое время. Вот Флитвик, например, несмотря на специфические внешние данные в юные годы пользовался огромным успехом у противоположного пола. Хочешь, скажу, почему? – Не надо! – я мотаю головой. – Думаю, что я догадываюсь. Вот только Флитвика мне и не хватало для полного счастья! Не школа, а черт знает, что… – Тебе все это не нравится? – она прищуривается. – Хочешь рассказать директору и попросить его избавить школу от моего присутствия? – Ну, насколько я знаю нашего директора и его чувство юмора, он только посмеется и оставит все, как есть, – хмыкнув, замечаю я. – Да, он исключительно интересный мужчина с очень неплохим потенциалом, – она одобрительно кивает. – Если бы мне удалось в свое время над ним поработать, он мог бы стать одним из моих лучших мальчиков. Сейчас, к сожалению, многое уже упущено. Хотя… От хохота у меня даже в глазах темнеет, и на глазах выступают слезы. Непременно передам Северусу ее слова и посмотрю, какое у него будет лицо! – Ну-ну, будет тебе хихикать, – снисходительно произносит Дарлин. – Между прочим, твои преследователи спустились вниз. Так что, если хочешь уйти, делай это сейчас. Я вытираю глаза и поспешно поднимаюсь. Она права, сейчас не до шуточек. – Спасибо вам, Дарлин! – искренне благодарю я. – Не за что, Невилл, – она обворожительно улыбается и подмигивает. – Я всегда была неравнодушна к таким храбрым мальчикам. Впрочем, и к девочкам тоже. Я улыбаюсь ей в ответ и, пообещав обязательно заглянуть, когда появится такая возможность, выхожу в коридор. Никаких подозрительных звуков до меня не доносится, и я, не теряя времени, мчусь на восьмой этаж под защиту Выручай-комнаты.
Наконец, появляется дверь. Открыв ее, я попадаю маленькую комнатенку, освещаемую одной-единственной лампой, висящей на стене. Также на стене висит гобелен с гербом Гриффиндора, а с потолка свисает гамак. В углу стоит подаренный Северусом радиоприемник. Помещение кажется мне смутно знакомым. Я напрягаю память и вспоминаю, как в детстве прятался от докучливых родственников в одной из комнат в подвале. Да, там было точно так же. Не было только гобелена и радио. А гамак я сам повесил, чтобы на полу не сидеть. Что ж, это место вполне отвечает моим представлениям о безопасности. Во всяком случае, родственники меня так ни разу там и не нашли. Отправив бабушке Патронуса с сообщением о том, что мне удалось удрать, я забираюсь в гамак и устраиваюсь поудобней. Думаю, что я имею полное право еще поспать. В конце концов, посещать уроки мне больше не нужно.
Ничего удивительного – последний раз я ел вчера на завтраке. За обедом не было аппетита, а ужин я вообще пропустил – Амикус запер меня в классе. Ребята ничего не смогли мне принести, поскольку Кэрроу тщательно следили, чтобы никто не таскал еду со стола. В общем, вполне логично, что сейчас я голоден, как зверь.
|
