Он придумал ВГТРК. Олег Попцов

 

Олег Максимович Попцов (р. 1934) окончил Высшую лесотехническую академию по специальности «учёный-лесовод», а также Высшую партийную школу (ВПШ). Был секретарем Ленинградского обкома ВЛКСМ, с 1965 года — работник центрального аппарата ЦК ВЛКСМ. С июля 1990-го — председатель Всероссийской государственной телерадиокомпании (ВГТРК). 15 февраля 1996 года — освобождён от обязанностей главы ВГТРК (по одной версии, за «неправильное» освещение войны в Чечне). В 2000 – 2005 годах— президент — генеральный директор ОАО «ТВ Центр» («ТВЦ»).

— Олег Максимович, когда и каким образом вы впервые попали

на телевидение?

— Можно сказать, что на телевидении я оказался в силу случая. Но

можно сказать и по-другому — естественно и логично. Мои отношения

с телевидением начались с работы секретарем Ленинградского обкома

комсомола. Я оказался одним из создателей программы «Горизонт» Моло-

дежной редакции на ленинградском телевидении. Это можно назвать ин-

теллектуальной революцией. Мы провели первые эксперименты, создали

программу по изучению английского языка. Я.много контактировал с те-

левидением и много занимался газетой «Смена». Потом я перешел на ра-

боту в ЦК ВЛКСМ, где работал в отделе пропаганды первым заместителем

заведующего.

— Каковы дальнейшие этапы вашей телевизионной судьбы?

— Из Ленинграда я уехал внезапно. У.меня возник конфликт с пер-

вым секретарем обкома партии, но это отдельная история… В ЦК ВЛКСМ

я курировал телевидение, радио. И одна из главных задач была — соз-

дание молодежных программ. Именно в ту пору или чуть позже появи-

лась программа «12-й этаж». Затем очередной виток судьбы. Я ухожу из

ЦК ВЛКСМ, и меня назначают главным редактором журнала «Сельская мо-

Лодежь». Но телевидение не отпускало меня, я постоянно участвовал в пе-

редаче «Взгляд», уже в качестве редактора «Сельской молодежи». И всех

«взглядовцев» я знал прекрасно — и Влада Листьева, и Александра Люби-

мова. В «Сельской молодежи» я проработал более 20 лет. Затем работал в

«Московских новостях», первым заместителем главного редактора, Егора

Яковлева. Он долго меня обхаживал, и я не выдержал и дал согласие на

переход. Потом начались 1990-е годы. Я был избран депутатом Верховно-

го Совета. Естественно, к тому времени я был довольно известным чело-

веком: «Сельская молодежь» считалась одним из самых популярных изда-

ний Советского Союза. Я принял журнал, когда тираж был 39 тысяч, а ко-

гда уходил, тираж вырос до 2 миллионов 400 тысяч. Журнал был не только

сверхпопулярным, но самым острым.

После того, как стал депутатом, я входил в состав комитета по СМИ, и

начались всевозможные предложения, которые мне делал Борис Ельцин.

Он еще не был президентом… Мне предлагали пост министра культуры —

я отказался. Ельцин предложил мне пост пресс-секретаря, я тоже отказал-

ся. Затем пост министра печати, я, естественно, отказался снова — ведь это

было более чем странно, у него был министр печати, и министр сильный —

Михаил Полторанин. Я не хотел быть чиновником, категорически. Спус-

тя какое-то время Ельцин пригласил меня еще раз и сказал: «Мы бы хоте-

ли, чтобы вы возглавили российское телевидение». Интересное предложе-

ние — возглавить то, чего нет… Когда я был депутатом, то высказал мысль:

настало время создавать Всероссийскую телерадиокомпанию. Не государ-

ственное радио и телевидение, а компанию. Надо переходить в другой фор-

мат, более современный и стыкующийся с концепциями мирового телеви-

дения. И эта идея возвращается ко мне с предложением ее возглавить. Я на-

чинаю говорить «нет»… И тогда Ельцин произносит историческую фразу:

«Олег Максимович, вы совсем не хотите нам помочь?» —«Хорошо, я попро-

Бую», —говорю я. Мне ничего не оставалось, как согласиться.

Итак, есть решение председателя Верховного Совета —назначить

Попцова председателем Всероссийской телерадиокомпании. Самой ком-

пании не существует, есть только идея, которую сочинил Попцов. Здания

нет, стола нет, стульев нет, вообще ничего нет. Тогда я, смеясь, говорю Ель-

цину: «Борис Николаевич, это же почти как 1917 год. Ну, хотя бы дайте ко-

жаную тужурку и браунинг». Ельцин усмехнулся и сказал: «Вы что-нибудь

придумаете». И я начал придумывать.

— Как вы приобретали навыки телевизионной профессии?

—Я никогда не работал раньше ни на телевидении, ни на радио, не

оканчивал факультет журналистики. Понимаете, дарованию нельзя обу-

чить. Обучить можно навыку, а дар — либо он есть, либо его нет. Но я к

тому времени был уже известным писателем, это правда. Хорошо знал те-

атр, потому что вырос в театральной семье, знал хорошо, что такое режис-

сура, и по натуре своей был выдумщиком, режиссером, организатором.

— Каким образом в то время вы создавали творческие команды,

как распределялись роли?

— Когда мне сделали это предложение, я, повторяю, работал в «Мо-

сковских новостях». Я позвонил Толе Лысенко и сказал: «Мне поручено

создать Всероссийскую телерадиокомпанию, приглашаю войти на правах

моего заместителя в команду». Последовала непродолжительная пауза.

Лысенко — это фигура специфическая. «А сколько у меня времени, чтобы

подумать?» — спрашивает. Говорю: «До вечера, не более трех часов». Че-

рез два часа он мне позвонил: «Согласен».

Я знал все «за» и все «против» Лысенко. Я пригласил его, потому что он

занимался передачей «Взгляд», хотя знал, что Анатолий Григорьевич ум-

ница, профессионал, но он не из политических бойцов, он не любит обост-

рения. Но мне необходим был его профессионализм — не человек на бар-

рикадах, а человек в студии. Мы начали создавать команду.

Кто эти мы? Анатолий Лысенко, Сергей Ложкин, потом он станет моим

заместителем по финансам. Позже появилась Елена Дмитриева, дама приятная во всех отношениях. Она прекрасно знала телевидение и была блестящим юристом. Да, в первой команде был и Стас Буневич, он совсем недавно ушел из жизни. Один из самых талантливых технарей, самых талантливых…. Вот так это началось.

Потом я поехал на радиостанцию «Юность», потому что суть замыс-

ла — создание телерадиокомпании, а значит, без радио не обойтись.

Я приехал и сказал: «Есть идея создать Российское радио». Все смотрят на меня: «А что вы нам можете предложить?» —«Ничего. Только идею. Скажете “нет”, пойду искать другую команду». —«Вы можете нам дать подумать?» — «Ну вот, пока я здесь, думайте»…

Они мне сразу стали советовать в качестве руководителя человека, которого я хорошо знал: он был неплохим радийщиком, но любил выпить, и я это тоже знал. Я.сказал: «Нет, лучше Сергея Давыдова!». Так мы стали создавать радио. Телевидение было вторым этапом. Против создания Российского телевидения выступали все, в первую очередь «Останкино». Я тогда встречался с руководителями, они недоумевали, как я мог взяться за бредовую идею на пустом месте создать телевидение: Михаил Ненашев, он возглавлял тогда «Останкино», затем Леонид Кравченко…Но идея уже обрела сторонников, и мы начали работать.

—Создавая команду, вы руководствовались каким-то определенными принципами?

— Я всегда создавал команду из трудных людей — работал ли в газете, возглавлял ли полиграфический комплекс, работал на телевидении, в «Московских новостях», в обкоме, в лесхозе. Мне не нужны были

свои, мне нужны были идейные, необходимы были единомышленники, но

со своей позицией, которые бунтовали, не соглашались. С ними работать

очень трудно, но именно это делало неповторимым журнал, газету, эфир,

любую команду, издательство. Понимаете, знаешь, что этот болтун, но он

контактен, берешь за контактность. Этот умница, но может предать, я беру

его за ум. Этот никогда не предаст, но настолько эмоционален, для кон-

тактности нужны эмоции, я беру его за это. Этот пишет, хотя не умеет пи-

сать, но у него режиссерское видение, я беру его за это…

— И как вам с такой командой работалось?

— А потом ты говоришь: «Дальше — полная открытость». Когда я ра-

ботал на телевидении, были такие «попцовки»: я каждую неделю собирал

коллектив руководителей, и каждому предоставлялось слово. Вот сидит

40 человек, каждый знает, что на этой планерке он может все обо всех ска-

зать, в присутствии президента, генерального директора. Каждую неделю

в 10.30 я проверяю, что делается, какие проблемы. Если человек не подни-

мает проблему, а потом она возникает, я ему отрываю голову: «У вас был

шанс, теперь вы отвечаете за все, вы же не подняли эту проблему». Ну и,

конечно, когда я видел, что возникает интрига, то моментально ставил все

на место. Это был обмен мнениями по любой передаче, главный

принцип— абсолютная открытость.

— Возникали, наверное, и еще какие-то проблемы, помимо подбора

команды?

— Помню, как с Иваном Силаевым, премьером, мы искали здание.

Он поддерживал меня, и здание на Ямском Поле предложил он. Раньше

там размещался некий Центр по развитию Урала и Сибири. Постепенно

мы стали выдавливать их и наконец там обосновались. Но этого помеще-

ния было мало, и мы стали искать второе. Оно было рядом, там разме-

щался «Птицпром», это на Ленинградском проспекте. Тогда «Птицпром»

курировал Александр Руцкой. Они наотрез отказались куда-либо переба-

зироваться. Тогда я своим сказал: «Ну что же, давайте используем наше

оружие. Возьмите телекамеры и сделайте съемку, что выносят из «Птиц-

прома» его сотрудники». Они каждый раз выходили с громадными паке-

тами кур, цыплят и т.д. Конечно, это был маленький шантаж. Мы подгото-

вили материал, я сказал им о намерении его показать. И все. Они отступили.

Деньги на съемочные камеры я занял у Святослава Федорова —120 тысяч долларов. «Я дам тебе расписку», —сказал я ему. «Олег, ты что, с ума сошел? Я даю деньги под твое слово», —ответил Святослав Николаевич. Через три месяца я деньги вернул. С этих трех съемочных камер началось Российское телевидение.

— Но сначала все-таки было радио…

— Да, сначала мы создали радио. И мы работали на первой кнопке.

История создания радио была уникальна. Дело в том, что радио я зани-

мался всегда, любил, интересовался им очень. Больше никто в компании

не слушал, а я слушал. Они всегда были в шоке, я делал им замечания, пе-

редачи разбирал, придумывал вместе с ними. И вот я поставил задачу пе-

ред командой: «Наша цель — выиграть у радиостанции «Маяк», это луч-

шее радио на сегодня». Тогда были горбачевские времена… И вот происходят события вокруг захвата Вильнюсского радиоцентра. Я.посылаю свою команду и говорю: «Правду, только правду!». Они привозят все как есть, мы выходим в эфир, а после нас сразу должен идти «Маяк». И мы даем то, что есть на самом деле. Включается «Маяк», пауза такая, и говорят: «Да, сейчас должен быть репортаж из Вильнюса, но вы только что прослушали радио «Россия», а наш корреспондент задержался…». Они сняли свой материал с эфира — это был поступок. Они поняли, что у них все по-другому, у них абсолютная ложь.

Наше выступление не прошло просто так. Его услышал Михаил Горбачев, закатил истерику и потребовал от Леонида Кравченко, он тогда возглавлял Останкинское телевидение: «Ты можешь снять это гнусное радио?!» Кравченко сказал: «Не могу, как я их закрою?» — «Ну, тогда загони их за Можай». И принимается решение снять нас с первой кнопки — или же мы остаемся на первой кнопке, но проходим через программную дирекцию, то есть через цензуру. Я собираю совещание, все высказываются за то, чтобы остаться на первой кнопке и идти через программную дирекцию. А Давыдов говорит: «А я бы ушел на волну». Я говорю: «Принимаю решение, мы уходим на волну, чтобы не идти через цензуру».

Мы получаем частоту. Ровно через три месяца я еду на дачу. Дача у меня в

Тарусе. Я всегда еду через Серпухов и проезжаю через железнодорожный

переезд. Машины стоят, и вдруг смотрю — у одной машины толпа. Выхо-

жу, спрашиваю: «Что тут такое?»— «Да тише, тише, Радио «Россия» гово-

рит», — отвечают. Понимаете, нас слушали сначала, как Би-би-си…

— Насколько лично вам мешала цензура?

— В «Сельской молодежи» с первого дня работы каждый месяц я два

с половиной—три часа проводил в центральной цензуре. Каждый месяц,

каждый! Доказывая, отстаивая, я вдруг понял, что можно перевоспиты-

вать цензоров. Они постепенно становились моими союзниками, когда я

печатал Булата Окуджаву, и многих, многих, и Григория Померанцева уни-

кальные вещи, и Варлама Шаламова, и т.д. Журнал был нарасхват.

Это противостояние цензуре стало для меня хорошей школой. Всю

жизнь, где бы ни работал, я делал все, что считал для себя нужным. Нико-

гда не отступая от этого. Мой принцип: «Я достаточно уверен в себе, что-

бы пойти посоветоваться». Старался убедить визави в своей правоте. Это

удавалось и позволяло мне публиковать вещи очень острые и крайне не-

обходимые нашим читателям.

— Что вы считаете главным своим достижением и своей главной

неудачей?

— Не удалось больше, чем удалось. Но моим главным завоеванием

является то, что я создал Всероссийскую телерадиокомпанию и, конечно

же, Российское радио. Я создал новое независимое радио, и мой замысел

был — впервые в истории создать независимое государственное телеви-

дение. Это ни у кого не укладывалось в мозгу. Независимое? Государст-

венное?

Я вместе с Полтораниным убедил президента Ельцина, что он гарант

свободы слова в России. Ельцин был глуховат на одно ухо, переспраши-

вает: «Как вы сказали? Гарант?» И пишет на листке бумаги: «Гарант свобо-

ды слова». А потом это ему понравилось, и он действительно был гаран-

том свободы слова. Он поверил в это. Вот так все началось, так появилась

ВГТРК. В этом сила концепта — независимое телевидение! Это было моей

философией. Была ли раньше независимость? Да, попытки были, но…

— Одна из частей вашей философии — это честная конкуренция

каналов?

— Да. Когда мы начинали, Михаил Ненашев, возглавлявший в то вре-

мя «Останкино» (он был не телевизионщик, он пришел из газеты, он делал

прекрасную российскую газету), со мной беседовал: «Олег, зачем тебе это

нужно? Ты даже не представляешь, что такое телевидение, что ты грузишь

на себя?» Я сказал: «Мы создадим другую компанию. Я против деления «Останкино». Два театра лучше, чем один театр, а еще лучше три, а еще лучше четыре — будет конкуренция. Я создам такую же трансконтинентальную компанию, как «Останкино». Я этим был одержим и хотел это делать.

— И вас поддержали наверху?

— Эти идеи президент Ельцин вначале принял с восторгом: «Народное телевидение!» Я говорил: «Борис Николаевич, но это не значит, что будет телевидение хора имени Пятницкого, это значит —будет открытое телевидение». У меня были довольно хорошие контакты с Ельциным. Не могу сказать, что был близок с ним и его семьей —все что угодно, но только не это. Я всегда держал отношения с семьями больших начальников, если даже все складывалось хорошо, на вытянутой руке. Но я знал, что нужен Ельцину и он мне доверял. Я знал, что на меня все время стучит его окружение, такие, как господин Коржаков [начальник Службы безопасности президента РФ] и его команда. Мне говорили: «Против тебя делают то-то и то-то, учти. Сходи к Ельцину». —«Что значит —сходи? Когда мне нужно, я к нему иду», —отвечал я. Не было случая, чтобы Ельцин хотя бы раз отказал мне в приеме, не было случая, если я позвонил Ельцину, чтобы немедленно не перезвонили. В этом отношении он был очень педантичен. Он никогда не вмешивался в работу телевидения, но его свита делала это все время. Но свита получала от меня отпор. Я был белой вороной для них, они меня никогда не любили.

—Вы человек по преимуществу политический?

—Анатолий Лысенко любил говорить: «Попцов все время занимается политикой». Я.ему отвечал: «Толя, это не я, это политика занимается Попцовым». Когда я был председателем компании, был еще и депутатом

Верховного Совета и заходил на заседание через заднюю дверь. Как только

я появлялся, кто-нибудь непременно шептал: «Только что говорили о тебе,

требовали твоего снятия». В те дни конфликт между президентом и парла-

ментом достиг точки кипения, а сначала это был конфликт между прези-

дентом и председателем Верховного Совета. В Верховном Совете я был че-

ловеком узнаваемым. Журнал «Сельская молодежь» получился, его читали

все секретари обкомов партии Советского Союза, все секретари райкомов

и все члены Политбюро. От этого было столько неприятностей…

Представляете, внук приходит к Суслову [Михаил Андреевич Суслов

член Политбюро, второй секретарь ЦК КПСС, отвечал за вопросы идеоло-

гии] и говорит: «Деда, прочти мне, какая красивая картинка» —я впервые на цветной подложке напечатал стихи. А Суслов плохо видит, и на следующий день меня вызывают в секретариат, спрашивают: «Что это такое?».

Появляется у нас роман Владимира Померанцева «Доктор Эшке»—о

Геббельсе. Я.читаю и понимаю, что этот роман о Суслове. Померанцев — блестящий германист, участник Нюрнбергского процесса, работал помощ-

ником генерального прокурора, генеральным прокурором, автор блестя-

щей статьи «Об искренности в литературе», после публикации которой

Александра Твардовского, редактора «Нового мира», освободили от его обязанностей. Я понимаю, что роман — супер, но как его напечатать? И вдруг ночью мне приходит ответ. Я беру доклад Брежнева с последнего съезда. К каждой главе ставлю цитату из доклада Брежнева. Через день заместитель главного цензора страны звонит мне и говорит: «Какая ты сволочь, Олег. Ты редкая сволочь. Убери цитаты Брежнева». — «Не уберу. Запретите роман, а я скажу —сняли материал с цитатами Брежнева», —ответил я. У всех там полные штаны. И роман выходит… Уже при Горбачеве, появилась формула: «На усмотрение главного редактора». Это значило, что цензура снимает с себя ответственность. И ты попадаешь прямиком под топор ЦК.

Когда ты приходишь с такими навыками на телевидение, ты вооружен, а значит, очень опасен. Шутка!

—Как вообще должны строиться отношения журналиста и власти?

—В свое время я сделал фильм о президенте Белоруссии Лукашен-

ко. Фильм назывался «Я был в другой стране». Александр Григорьевич

меня спросил: «Что мне делать с журналистами? Они меня просто терза-

ют». —«Влюбите их в себя». —«То есть как влюбить? Они же меня все вре-

мя критикуют». —«А вы говорите, что они молодцы, что без них невоз-

можно развитие. И хвалите критические статьи в ваш адрес, в конце кон-

цов они в это поверят и скажут: “А.Лукашенко-то не такой простой. Он нас

слышит и понимает”». —«Ну, это какая-то ерунда!» —«Нет, Александр Гри-

горьевич, не ерунда, а продуманная программа влюбить в себя журнали-

стов». —«Вы это серьезно?» — «Серьезно».

И Ельцину я объяснял: «Открытая политика, Борис Николаевич, —это

когда власть все знает о собственном народе, а народ все знает о собст-

венной власти». —«Да, правильно, я тоже так считаю», —говорил Ель-

цин. Но, увы, власть очень быстро отвыкает от этого тезиса. Очень скоро

власть говорит совсем по-другому: «А зачем народу все знать о власти?»

И вот тут начинается конфликт.

И еще один момент. Телевидение это, радио или газета —никогда не

бывает своей власти для журналистов. Журналист, тележурналист, радио-

журналист априори должен находиться в конструктивной оппозиции к

власти. Так он помогает власти не ослепнуть и не оглохнуть. Что и дела-

ет власть сильной.

Еще одна истина: никогда ни в какой стране власть не живет по за-

конам общества. Власть всегда живет по законам власти. И когда вы это

понимаете как журналисты, тогда у вас все становится на свои места. По-

чему, например, Владимир Путин не любит журналистов? Потому что журналист и разведчик —это борьба и единство противоположностей. Задача одних —все сохранить в тайне, задача журналистов —все рассказать. Как же две противоположности могут состыковаться? Борьба —единственное средство. Да, Путин ведет себя корректно на пресс-конференциях, но, как только журналист задает ему неудобный вопрос, посмотрите, что с ним происходит. Он мгновенно становится агрессивным. И тут уже ни о каком такте не идет речь. Власть, при всех различиях, по сути своей одинакова. Будь это советская власть, другая —не важно.

Надо научиться выводить власть из VIP-зоны и ставить ее в общую

очередь. Я у Черномырдина в кабинете. Он что-то мне говорит, а я подхо-

жу к окну и отвечаю: «Понимаете, Виктор Степанович, я подхожу к окну и

вижу там улицы, идущих людей, машины. А вы подходите к окну и видите

в нем свое отражение». — «Ну, ты даешь!» Он подходит к окну и материт-

ся — у них там тонированные стекла, и ничего не видно. Вот это и есть са-

мое главное. Поставить власть в общую очередь — не значит унизить

ее, упаси Бог. Это значит —сказать: «Вот так живет народ».

Однажды меня пригласил Егор Гайдар. Он тогда исполнял обязанно-

сти премьера. Сидим, он, так причмокивая в своей манере, говорит мне:

«Мы проанализировали вашу программу: почему из 14 сюжетов у вас де-

вять критических, три нейтральных и только два положительных?» Я отве-

чаю: «Потому что такова жизнь». Он даже опешил. «Ну, ничего, я эту сво-

лочь еще повешу», —это он обо мне.

Или заходит министр внутренних дел Ерин в кабинет Гайдара, просит

деньги, не платят заработную плату. «Денег нет, —отвечает Гайдар. —И в

конце концов, учитесь зарабатывать сами». Ерин уходит, я остаюсь с Егором Тимуровичем вдвоем и говорю: «Егор, ты понимаешь, что ты сказал? Ты сказал: “Научитесь зарабатывать сами” министру МВД». —«Ну, нельзя же так буквально понимать», —говорит Гайдар.

Нужно думать об этом? Да, нужно. Нужно говорить об этом? Да, обязательно.

— Вам приходилось вступать в прямой конфликт с властью?

—О войне в Чечне у меня была другая точка зрения, я ее на за-

седании правительства высказал. Я.сказал: «Мы будем харкать кровью за

этот необдуманный ввод войск в Чечню». И мой показ о Чечне был одной

из причин моего ухода с поста председателя ВГТРК. А.меня критиковали

за то, что Светлана Сорокина заплакала в эфире. Я сказал: «В 1991-м году

слезы были правильные, меня хвалили за ее слезы, а сейчас слезы пороч-

ны. Но слезы бывают только слезами». —«И это говорит нам член прави-

тельства?» —осадил меня вице-премьер Олег Сосковец. А я не член пра-

вительства, я руководитель телерадиокомпании, а не министр.

Конечно, выстроить отношения с некоторыми чиновниками было

очень сложно, они с трудом переваривали меня, ненавидели. Ну, ничего,

семь лет продержался, потом ушел. «Почему вы в суд не подадите на Ель-

цина, он же не имел права вас уволить?» —спрашивали меня. «Но я же

не подавал на него в суд, когда он меня назначал?» —говорю на пресс-

конференции я. Ельцин, конечно, президент, но для меня как писателя он

персонаж, а писатели на своих персонажей не обижаются. Да, я критико-

вал его, но никогда в жизни не позволял себе того, что написал в своей

книге Коржаков [книга А.Коржакова «От рассвета до заката»].

…Когда я уходил, предупредил НТВ: «Учтите, ваш заслон уходит, вы

крутились и прыгали за нашей спиной, сейчас вы окажетесь на первой ли-

НИИ». Независимая ВГТРК прикрывала НТВ. Так все и случилось. Я ушел,

ВГТРК изменилась —и НТВ начали терзать по полной. И скоро истинного

НТВ не стало.

—Люди какого типа могут добиться успеха на телевидении?

—Первое, что я сделал в свое время, это привлек на телевидение хо-

роших газетчиков, значит —хороших журналистов. Телевидение момен-

тально ощетинилось, слово стало другим, появились люди, умеющие мыс-

лить. Вот я вчера был на съемках, на канале «Ностальгия» («НТВ ПЛЮС»). Они меня пригласили ведущим, я должен был снять три знаковых эпизода. Я пришел в 11 и ушел в 16.20. Мы сняли беседу с академиком Олегом Богомоловым. Беседу с дамой из Театра на Таганке. И, наконец, —разговор с Алексее Митрофановым, история референдума «Да, да, нет, да». Редактор передачи дает мне сценарий с вопросами, которые я должен задавать. Я говорю: «Скажите мне тему, а все это заберите».

Один из моментов, который важен на телевидении: ведущий, не способный к импровизации, —нулевой ведущий. Первый навык, которому я старался научить коллег, —искусство импровизации. Вот строка бежит на суфлере —и вдруг поломка, монитор потух. А ведущий не способен мгновенно перестроиться, он может только читать. Кому он нужен?

На «ТВЦ» я ввел такую практику, чтобы информационную программу вели

двое. Это уже элемент театра в эфире. Екатерина Андреева —прекрас-

ная ведущая, но в этом есть некая одинаковость. А когда двое, они могут

импровизировать, подкалывать друг друга в эфире. Я позволял им это де-

лать, это нормально, это театр.

—Но ведь существует какой-то формат…

—Я не выношу слово «формат», меня тошнит от этого слова. Все истинное в искусстве неформатное. Формат —это поток, это компонент конвейера. Поэтому у нас все публицистические программы на одно лицо. Рассказывают ли они о Василии Шукшине, о Юрии Андропове, о Всевлоде Мейерхольде, —один и тот же голос, одна и та же стилистика. На мой вкус, это неинтересно, ощущение конвейера, индивидуальности нет. Помню, как я буквально сцепился с Владимиром Познером. Он сказал: «В ин-формационных программах ведущий не имеет права на анализ». Я говорю: «Имеет». Идет информация по американскому телевидению, ведущий

говорит: «Только что прошли перевыборы, и сенатора такого-то сменил

такой-то, но вы же знаете, кто такой Тэд Фарбер». Всего одна фраза, это и

есть анализ. И все говорят: «О, Тэд Фарбер, это настоящий политик!». Все

начинают думать, чего следует ждать от Тэда Фарбера.

Или, например, Познер говорит: «В документальном фильме или аналитических передачах не может быть музыки». Я возражаю: «Может». И появилась музыка в программе «Момент истины». В какой-то степени я подтолкнул к этому Андрея Караулова. И всем ставил его в пример. Идет музыка, появляется оркестр после какого-то публицистического фрагмента, и человек совсем по-другому воспринимает увиденное.

Как только телевидение лишается компонента театра в публицистике, оно тускнеет. Но театр и балаган —разные вещи. Сейчас на телевидении торжествует балаган, все орут. Михаил Веллер орет, Алексей Митрофанов орет, Жириновский орет… Нельзя услышать умную, толковую речь.

Все хотят перекричать, не переубедить, а перекричать.

— Какое самое большое разочарование вы испытали на телевидении?

— Это когда замысел оказывается сильнее тех, кто должен его воплотить. Не было случая, чтобы в журнале или газете не воплотилась хотя бы одна из моих идей. На телевидении я столкнулся с тем, что идея кратно сильнее ее исполнителя. Расскажу одну замечательную историю. Работая на ВГТРК, я всегда хотел сделать программу, когда приглашается в студию высшее лицо государства, а в зале сидит одна семья — дед, дочка, сын, внуки. И вся эта громадная семья задают вопросы премьеру. Я назвал эту программу «Сенат», давая понять, что народ — это и есть высшая власть. Я люблю такие названия.

Я все разъяснил, показал, как надо двигаться, как задавать вопросы. И не поехал на съемки, решил: посмотрю передачу в эфире. Включаю телевизор. Ведущий поворачивается лицом к зрителям и сладким голосом произносит: «Здравствуйте, у нас в гостях семья Егора Тимуровича Гайдара». Я взбешен: «Вы что сделали?» А мне отвечают: «Ну, как же найти семью, которая будет задавать вопросы? Это так трудно!».

В такой момент тебя охватывает отчаяние, все кажется бессмысленным. И таких случаев было не один и не два. Это самое страшное для творца, для ре-

жиссера, который придумывает. Надо доводить исполнителя до масштаба идеи, до масштаба замысла. А он бессилен, он ищет упрощенный ход и губит замысел.

-Но это не единственная проблема телевидения…

- Еще одна огромная проблема современного телевидения — поток тупости. По сути, телевидение совершает преступление, превращает страну в страну дебилов. Да, кому-то, в том числе власти, это удобно, дебилами легче управлять, но никаких прорывов никуда, никаких инноваций и нанотехнологий дебилы не смогут сделать. Это под силу только неудобным, образованным, внутренне неудовлетворенным людям. Что такое неудовле-

творенность собой? Она всегда прямо пропорциональна твоему движе-

нию вперед.

И еще: на телевидении и в творчестве действует один вечный закон: «Творить — значит разрешать». Без свободы нет творчества мысли,

замысла. Руководить творчеством, а телевидение суть его, значит разре-

шать. Если ты разрешил, ты взял на себя ответственность, а если сказал

«нет», на нет и суда нет. А если ты разрешил, ты за это отвечаешь. Но в твор-

честве можно управлять, когда ты сам предрасположен к нему, в творче-

стве нельзя приказывать. Режиссер приказывает, и его слушаются в теат-

ре, почему? Потому что знают, что он может это делать лучше.

— Телевидение несет ответственность перед обществом?

— Я.всегда говорил молодым коллегам: «Можно говорить все, надо

только знать — где, когда и как». Иногда говорят: «Журналист должен пи-

сать, а не думать об ответственности». Это глубокое заблуждение. У жур-

налиста должна быть ответственность. Именно ответственность формиру-

ет, лепит журналиста. «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовет-

ся». Это может позволить себе поэт, но не журналист, творящий каждый

день и каждый час.

…Военный госпиталь в Чечне, ведет передачу Николай Сванидзе и

говорит: «В палатке оперируют молодого солдата, этот мальчик не знает,

что он через два часа умрет. Мальчику 19 лет». Я срываю трубку и кричу:

«Ты что сказал, а если в этот момент его мать смотрит телевизор? Ты пони-

маешь, что ты сделал? Ты преступление совершил». Он отвечает: «Мое дело, я сказал правду». Я запомнил этот случай на всю жизнь. Ответственность —

понятие многогранное. Да, правду надо говорить, но при этом, я повто-

рюсь: надо знать, как наше слово отзовется.

—Какими вам видятся основные болезни современного телевидения?

— Я косвенно принимал участие в создании канала «Культура», его

хотели создать в Санкт-Петербурге, я сделал все, чтобы он остался у кана-

ла «Россия». Это уже после ухода с ВГТРК. Канал «Культура» — отличный канал, но мы даже не представляем, какой урон своим появлением он нанес телевидению вообще. Как только появился канал «Культура», у меня состоялся разговор с одним из руководителей ВГТРК, не с Добродеевым, нет. Я говорю: «Сделайте фильм о Темирканове, он входит в пятерку лучших дирижеров мира, готов полностью тебе разработать сценарий». Тот мне отвечает: «А.зачем, есть же канал «Культура»?» Культура полностью ушла со всех каналов телевидения, ее нет. Вот и все, не даем культуру, потому что маленький рейтинг и нет рекламы. Что получилось? Да, телевидение не может развиваться без рекламы, но именно реклама стала диктовать телевидению выбор программы.

На ВГТРК, а впоследствии и на «ТВЦ» я делал ставку на публицистику. Публицистические программы были острыми, и рекламодатели с удовольствием давали туда рекламу. Помню, начиная делать жур-

нал, я вдруг уловил, что уровень читателя журнала «Сельская молодежь»

нас не устраивает. Мы сказали себе: «Пускай он начнет читать наш журнал с кроссворда, нам очень важно, чтобы после этого он прочел наш юмор, после юмора он неминуемо прочтет повести, он потянется к острой публицистике, и тогда он станет наш». Надо приучать постепенно. Так и с телевидением. А что у нас на самом деле— сначала опустили до крайнего уровня, сделали кретинами, а теперь само телевидение опускается до этого уровня. Они ниже — и телевидение ниже, еще ниже. И не заметили, как поставили народ на колени, поэтому он и безмолвствует.

Да, телевидение выполнило волю чиновников, которым это нужно, но

при этом вы загубили телевидение и губите народ. Его не надо призывать

на баррикады. Важно сказать власти другое: что нужно вкладывать сред-

ства в человека, в его образование, его воспитание, в его здоровье — и

этот человек перевернет мир. Об этом надо говорить, и критиковать ми-

нистра, который этому мешает, и подсказывать это президенту. Не разгла-

гольствовать о Великой России, а побуждать власть вкладывать деньги в

человека, поднимая его на высоту великих идей. Сначала мы построили

плохой социализм, да, он был с изъянами, а теперь никуда не годный кри-

минальный капитализм. Роль телевидения в этом громадна, и мы никуда

от этого не уйдем.

— За что обычно ругали и хвалили коллеги и начальство?

— Я терпеть не могу лизоблюдства. «Олег Максимович, дайте я скажу вам правду, вы очень талантливы». Я терпеть этого не могу. В таких случаях я отвечаю льстецу: «А вы, друг мой, воистину гений». Поставить человека на место всегда полезно. Для меня очень важно, чтобы радость была общей, чтобы команда чувствовала — она победила.

— Чего больше на телевидении — творчества или ремесла?

— Телевидение — это театр плюс завод. Все, что касается техники,

это на 100 процентов завод. Весь съемочный процесс — это завод, а весь

творческий процесс — это театр. А.на телевидении было принято считать,

что это белая и черная кость. Но когда у творца зависает компьютер, он

беспомощен как ребенок. И я говорю: «Ты человек белой кости, что же ты

такой беспомощный?»

Когда мы на «ТВЦ» в 2002 году переходили на цифру, все сопротивля-

лись этому. Мы раскрутили виртуальную студию. Это чудо! Вы сидите, ве-

дете передачу, нажимаете кнопку — и оказываетесь в центре Рима. Еще

один сюжет — вы на берегу Северного Ледовитого океана, еще один — в

соборе. Идея оказалась сильнее, они не смогли с ней справиться, все уб-

рали… Сейчас я смотрю программу «Лицом к городу»: оформление — как

выставка мебели, и человек в костюме — как часть мебельного интерье-

ра, пропадает человек…

В свое время мы сделали передачу «Белый человек в черной комнате», полностью черное оформление, только люди в белом, эффект убийственный. И опять идея оказалась кратно сильнее воплотителя, не справились, не могут… Входит человек в черную комнату в белых перчатках, и начинают говорить колкости, что-то игривое, и на глазах люди превращаются

в тир. Игра? Да, игра. Это театр, телевидению это потребно как воздух.

— Какой совет вы бы дали начинающему журналисту?

— Не надо ставить задачу стать первым, вторым, третьим, не этим оп-

ределяется успех в творчестве. Творчество — это не спорт. Будьте един-

ственными в своем роде, и вам зачтется, вы должны быть не как все, вы

должны быть неформатным. Пускай вас все взывающие о формате ненави-

дят. А как же рейтинг? Да, это значимо. Нет рейтинга — нет рекламы, нет

рекламы — нет денег.

Ставить задачу — во что бы то ни стало критиковать власть, это, по крайней мере, глупо, власти надо помогать, поэтому я сказал, что нужно быть в конструктивной оппозиции. Надо научиться умное делать интересным. Как, спросите вы? Отвечу — надо учиться думать.

И последнее: для журналиста очень важно знать истину. Правду неправдой делает не перечисление фактов, а их истолкование. Вот запишите себе: можно все истолковать и любую правду превратить в полную противоположность, хотя все факты были налицо. Перед нами Олег Поп-

цов, он принял нас в своем кабинете. А можно т