Несокрушимая, легендарная. И легкомысленная. Галина Шергова
Галина Михайловна Шергова окончила Литературный институт им. М.Горького. Как сценарист и автор дикторского текста участвовала в создании почти 200 телефильмов. Под ее руководством выходили такие телесериалы, как «Наша биография», «Стратегия победы», «Несокрушимая и легендарная». Автор и ведущий телепередачи «Старый патефон» (канал «Культура»). Комментатор военных парадов и демонстраций, один из авторов текста ритуала «Минута молчания». Выпустила 15 книг.
- Галина Михайловна, когда и каким образом вы впервые попали на телевидение? - На телевидении я очутилась странным образом. Я работала тогда в журнале «Огонек» корреспондентом и делала первые шаги в документальном кино. Какой-то из моих фильмов попал на телевидение, и меня пригласили сделать уже телевизионный фильм. Вскоре состоялся мой телевизионный дебют как ведущей, причем дебют этот очень меня страшил, потому что проходил в открытом эфире - я должна было комментировать закрытие Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве. Все это происходило на огромном стадионе, а мне надо было наблюдать, что происходит, и без готового текста об этом рассказывать. Это и для опытного тележурналиста дело довольно трудное, а мне казалось вообще невозможным. Ты включаешь рычажок - и перед тобой разверзается бесконечность… Именно в тот момент я поняла, что имел в виду замечательный чешский писатель Карел Чапек. Он говорил, что знак бесконечности, восьмерка, лежащая на боку, - это отпечаток ноги Господа Бога… Я комментировала фестиваль вместе с Ольгой Лепешинской, знаменитой балериной, примой, равных которой сейчас нет. Она должна была комментировать художественную часть, а я - политическую. До того как включили микрофоны, мы с ней обменивались впечатлениями, и она меня спрашивает: «Галина Михайловна, вы знаете, какое самое главное достижение советской культуры?» Я, стараясь показать свою образованность, начинаю о музыке, о литературе… «Нет, самое главное достижение советской культуры - это то, что Средняя Азия встала на пуанты». И я представила, как все наши среднеазиатские республики по своим степям разгуливают на пуантах! А тут как раз началось движение колонн, и пошли наши республики. Я боюсь эфира как такового, да к тому же меня душит смех: мне кажется, что сейчас все встанут на пуанты и пойдут. Но как-то я сдержалась, и мой дебют закончился благополучно. Когда меня более или менее узнали на телевидении, то начали приглашать создавать фильмы. А в середине 1960-х я перешла туда работать из журнала «Кругозор». Был такой замечательный журнал с пластинками, команда там была прекрасная: Юра Визбор, Женя Велтистов - автор «Приключений Электроника», Люся Петрушевская, ныне знаменитая писательница, Сережа Есин, замечательный писатель... - Какое образование вы к тому моменту имели? - Литературный институт имени Горького. Я окончила поэтическое отделение и очень долго занималась только поэзией. Но когда пришла пора зарабатывать, я поняла, что на поэтические деньги прожить невозможно... Как-то раз журнал «Огонек» послал меня на Волгу. Существовала такая практика– поэтов отправляли за впечатлениями, и они должны были привозить стихи.. Тогда я впервые попала в село Семеновское, центр знаменитой хохломской росписи, искусства совершенно великолепного, бывшего в то время в полном загоне. И я привезла в «Огонек» не только стихи, но и очерк о хохломе, который напечатали. После этого меня взяли в очеркисты, и я проработала 15 лет в этом качестве…. И хотя поэзии как таковой я изменила, но никогда от нее не отрекалась. Все-таки она определила мою судьбу. - Вы же еще до этого учились в авиационном институте… - А! Это всерьез, я считаю, принимать нельзя. Я окончила школу как раз накануне войны (выпускной вечер нашего класса пришелся на 21 июня 1941 года) и, обуреваемая патриотическими чувствами, решила, что должна пойти в какой-то институт, где смогу строить самолеты. Математика и технические предметы мне давались легко, но я совершенно не умела чертить, просто ненавидела. Там учился мой приятель, который мне чертил, но потом его забрали в армию - и мои отношения с авиацией закончились. Все-таки больше всего я любила поэзию - у меня образовалось какое-то количество стихов. Мои родители, врачи, не считали литературу профессией. Но я тайно от них собрала эти стихи и отнесла в Литинститут, где был огромный конкурс. Несмотря на военное время - 30 человек на место, а брали 15-20 человек. Тем не менее, я конкурс прошла. Пробыла там два года, а потом ушла на фронт, в газету Пятой танковой армии литсотрудником. Немножко повоевав, была очень тяжело ранена и, полгода промотавшись по госпиталям, вернулась в институт, так как ехать снова в армию была не в состоянии. Потом, конечно, пришла в себя… Такими извилистыми путями шла моя биография. - Где вы приобретали навыки телевизионной профессии, кто был вашим учителем? - Вообще-то говоря, тогда не было профессионального телевизионного образования, мы учились друг у друга. Но учителем и даже идеалом я считаю своего друга Ираклия Андроникова. Это классик! Совершенно блистательный рассказчик, к тому же доктор филологических наук, литературовед, занимался Лермонтовым и знал все на свете. Кстати сказать, его дочка, Катя Андроникова, сейчас руководит художественным вещанием на канале «Культура». Вот именно у него я многому научилась. Иногда он делал мне замечания относительно того, как надо держаться в кадре. Главным образом он тренировал и натаскивал меня на очень важный принцип работы, а именно: слушатель должен ощущать, что у ведущего мысли рождаются именно в этот момент, что это не заученный текст. Таким образом вы становитесь настоящим собеседником для тех, к кому обращаетесь. То есть навыки я приобретала прямо там, хотя факультет журналистики существовал лет 10 к тому времени. - Как складывалась ваша телевизионная судьба? - Она складывалась благополучно, хотя и с трудностями. Все было. Например, очень сложные отношения с Сергеем Лапиным, председателем Гостелерадио СССР. Личность занимательная, человек умный, образованный, но… Он мог кого-то полюбить и тогда двигать, всячески помогать, а мог кого-то не полюбить… Он, видимо, понимал, что я могу сделать очень многое из того, что не могут другие. И поручал мне самые ответственные вещи. Но когда я просила разрешения продлить мою авторскую программу, говорил: «Нет». И не потому, что программа не была принята, напротив, она имела успех. У него были пристрастия, перепады настроения… Поначалу Лапин ко мне хорошо относился. Был он маленького росточка, и ему нравились высокие женщины, особенно блонды. Ему нравилась Валя Леонтьева, это его главная любовь, нравилась я и еще две барышни. Потом что-то случилось. Не знаю, может, сказали ему что-то про меня, но что-то щелкнуло. И как он мне разрешал все до этого, так же стал не разрешать. Но вначале именно его хорошее отношение помогло мне сделать первый в истории советского телевидения и кинематографа видеофильм. Я очень горда этим. Когда появилось видео, я сразу же на нем сдвинулась. И мне очень захотелось сделать видеофильм. - В каком это было году? - В 1976-м. И Лапин мне сказал: «Ну ладно, хорошо» - и адресовал меня к своему другу, бывшему редактору «Правды» Павлу Сатюкову, который тогда руководил учебным телевидением, Четвертым каналом - в его недрах нам и разрешили сделать видеофильм. Это стало для меня совершенным потрясением и радостью! С нами был еще журналист Георгий Кузнецов, который потом заведовал кафедрой телевидения на факультете журналистики. Мы с ним сделали сценарий, снимали с режиссером Монастыревым. Фильм был о перелете Михаила Громова через Северный полюс в Америку. Это знаменательное событие 1937-го года осталось и в нашей истории, и в американской. Громов сам был интересным человеком, высокий, красавец… В самом процессе видеозаписи меня потрясло то, что нет лимита пленки.. Мы с Громовым разговаривали часов десять, и не надо было думать о пленке, о лимите. А потом можно было выбрать самое интересное и к этому подснять самое интересное! - Вы можете выделить основные этапы вашей телевизионной карьеры? - Я вообще по-женски легкомысленна, не люблю заниматься одним и тем же. Жутко наскучивает все это. Я занималась совершенно разными вещами порой… Так, я работала с Романом Карменом, с которым была дружна, и с гордостью могу сказать, что сделала с ним пять фильмов. Хотя у него было правило: больше, чем один фильм, с одним автором не делать… Так вот, я с ним делала какой-то очень серьезный публицистический фильм, и тогда же худрук Театра оперетты Григорий Ярон предложил мне написать новый текст для оперетты «Граф Люксембург». И я одновременно писала для Кармена высокую публицистику и текст для оперетты. Надо мной все домашние издевались страшно, особенно муж…Хотя потом выяснилось, что я поступила очень правильно, потому что оказалась единственной в Союзе женщиной на «содержании у графа». Авторские отчисления от «Графа Люксембурга», а он шел по всему Союзу, позволяли мне жить довольно свободно и делать то, что мне нравится. - Но это все помимо телевидения… - Что касается телевидения… Как-то у меня раздался звонок: «Это говорит Игорь Петрович Широков, главный редактор молодежной редакции, нам с вами поручили, - он даже как-то замялся, захихикал, - довольно странное и трудное дело». Я спрашиваю: «А что такое?» Он отвечает: «Нам с вами поручили организовать процесс создания сериала из 60 фильмов к 60-летию советской власти. Каждый фильм будет посвящен одному году». До этого, к 50-летию, был сделан цикл «Летопись полувека»…Но это было принципиально другое. Просто бралась старая хроника и монтировалась. Даже если там и были какие-то интервью, то крошечные. А здесь нужно было через два месяца выйти в эфир, а мы не имели никакого представления, как и что делать… Я сначала немножко зажалась, но, руководимая стремлением всегда делать что-то впервые, согласилась. Так рождался сериал «Наша биография» (мое было название), это действительно этапная вещь для телевидения. Меня назначили художественным руководителем этого сериала, а руководителями от редакции стали: Широков как главный редактор, Эдуард Сагалаев как его заместитель и Толя Лысенко. С ними работать было одно удовольствие! Умные, современные, легко переступающие через трудности, изобретательные… Вот тот же самый Толя Лысенко - он просто фонтанировал идеями и помогал другим бесконечно. Что должно получиться, никто не представлял. Повторять «Летопись полувека» было бессмысленно. К тому же, у нас было видео. И вот тогда я написала концепцию документального видеосериала. Три странички, на которых были изложены основополагающие вещи. Например, что нужна не только хроника, нужен и рассказ о том времени, но с перекличкой с сегодняшним днем (исходя из названия «Наша биография»). И т.д. Узнавая о каком-нибудь интересном событии того времени, мы находили способы его реставрации - это была не инсценировка, как сейчас делается, а создание художественного образа события. Мы разыскали 800, наверное, человек и взяли у них интервью для «Нашей биографии». Это были люди из разных времен. Скажем, от Якушевой, дочери красного командира, жены красного командира, которая и сама была красным командиром и участвовала в битве за Перекоп, до какого-нибудь сегодняшнего самого блистательного академика, представляющего современную науку… Это было важно, потому что большинство людей было забыто, знаменитыми стали единицы. Очень многих несправедливо репрессировали, посадили. К тому времени их освободили, но к ним все еще боялись прикасаться. А мы рискнули, и у нас такие люди присутствовали. Это, я считаю, очень важное, благое дело. - В этом сериале были использованы какие-то новые приемы? - Ведущими у нас были не дикторы, как обычно, и не журналисты, которых снимали на стенд-апах [ англ. standup (стойка) - когда журналист работает в кадре, на месте освещаемого события], а журналисты, ведущие из студии рассказ обо всем происходящем, с какими-то монологами… 12 или 15 фильмов я сама провела в кадре, мне важно было создать монолог на тему, которая непосредственно цеплялась за какое-то событие. Об исторической памяти, о проблемах нравственности и т.д. Это все предусматривалось моей концепцией. Мы делали фильмы с 1917 по 1964 год, до прихода к власти Леонида Брежнева. Над следующими годами работала уже учебная редакция под руководством Елены Егоровой. Закончив работу, мы, руководящий центр, снова посмотрели заявку – и выяснилось, что все, в общем, свершилось. Многое было впервые, но, тем не менее, все смогли сделать. Так удалось запечатлеть историю. Конечно, часть оценок прошлого была продиктована конъюнктурой - нас курировало огромное количество инстанций. Но фактическая история, люди, события как таковые - все передано в их подлинности. Это беспрецедентный случай - первый, самый масштабный проект на телевидении. Больше такое не делалось. Отмечу еще одну особенность: над созданием этого сериала работали девять бригад, и казалось, будто они соревнуются, каждый хотел сделать лучше, чем у другого… Работали на износ, спали в аппаратных, режиссеры падали в обморок в лифтах, но при этом все так болели друг за друга, что если у кого-то был провал, это был провал для всех, и если у кого-то картина получалась, то это становилось общим праздником. Было ощущение единства и радости друг за друга… А вот сейчас мне кто-то звонит из телевизионщиков и с необыкновенной радостью сообщает, что чья-то передача плохая и что она провалилась. - Какая еще работа для вас была столь же значимой? - После «Нашей биографии» считалось, что я могу руководить сериалами. Мы делали к юбилею Победы, очень важный для меня и для телевидения сериал - «Стратегия Победы». Не просто о войне, но и о военном руководстве – нашем, союзников, немцев и т.д. Он тоже был выстроен многоступенчато. Документы от имени сторон на всех языках читались в подлинниках, все это накладывалось переводом. Мы придумали такую фигуру журналиста, который вроде бы вел репортаж с места действия. Использовали репортажи военных времен. Был также историк, его роль исполнял Александр Голобородько. Он с позиции сегодняшнего дня осмыслял и сопоставлял факты. Сделано это было высокопрофессионально - режиссеры снимали вполне живописно и убедительно. Большое впечатление производили наши представители иностранцев - скажем, за Черчилля читал один очень похожий на него диктор с иностранного вещания, за американцев – другой диктор, немец очень выразительный… Строились декорации. Например, декорация Имперской канцелярии - создавалось впечатление, что все это ведется из тех самых мест, где происходило. В Лондоне снимали в подлинном бункере Черчилля… Настолько это было многопланово и интересно, что лет через 10-15 этот цикл обновили, сняли во второй редакции. Так что это тоже стало одной их эпохальных вещей. Потом я руководила другими сериалами, менее значительными. Одновременно продолжала работать как кинодокументалист. И страшно сказать, сколько фильмов я сделала… Почти 200! Даже поверить в это трудно. - Это было вашим любимым занятием? - Любимым занятием для меня на телевидении были авторские передачи, которые я вела в кадре. Они строились по тем же принципам, что и кино. Скажем, такие фильмы, как «Ужель та самая Татьяна» - о женщине, которая считала себя прототипом пушкинской Татьяны, потом стала женой декабриста. Или о Екатерине Дашковой, помощнице Екатерины Великой. Или «Притча о воскрешении» - о философе Николае Федорове, который в начале ХХ века уверял, что по частицам человека можно будет его восстановить. Над этим смеялись, а сейчас выясняется, что это возможно… Все эти фильмы я комментировала в кадре, так же как комментировала свои авторские передачи - «Это» и другие циклы. Мне хотелось перенести на экран принцип литературы. Чтобы образы, метафоры высекались и в устной речи, и в сочетании с изображением. И чтобы зритель чувствовал - у тебя за плечами больше, чем ты рассказываешь. Рассказ должен быть литературным. В нем должны быть щедро даны все литературные тропы и метафоры, сравнения и гиперболы. Не знаю, насколько мне это удавалось, но, во всяком случае, это было главным и любимым моим занятием на телевидении. - Работа в какой программе или подразделении решающим образом повлияла на вашу профессиональную судьбу? - Наверное, работа над «Нашей биографией». Я занималась самыми разными вещами. Какие-то документальные фильмы особенно для меня дороги, но даже при таком их количестве я не могу сказать, что вот именно здесь для меня открылось что-то или началась иная пора моей деятельности. - Каким образом в ваше время складывались творческие команды? Как распределялись роли? - В некоторых случаях роли распределялись административно, как это было, когда меня просто назначали художественным руководителем. Иногда назначались единолично, иногда коллективно. В «Нашу биографию» я привлекла трех-четырех режиссеров со стороны, а так в основном работали те, кого рекомендовали Широков, Лысенко и Сагалаев, потому что это были главным образом молодежные редакции. Но случаи бывали разные. Например, для «Культуры» я делала цикл о знаменитых певцах и их деятельности, сопряженной с войной: о Клавдии Шульженко, Марке Бернесе, Леониде Утесове… Кстати, всех их я лично знала. Канал «Культура» прислал мне бригаду, в которой я, наоборот, не знала ни одного человека: ни режиссера, ни редактора, ни оператора. Однако мы тут же сработались и сделали пять передач. И я до сих пор благодарна, что эти люди были со мной. Иногда подбираешь себе команду, иногда с кем-то просто так вот сложится. - Говорят, в соавторстве работать тяжело, но интересно… - Безусловно. Например, я любила работать с режиссером Леонидом Ниренбургом, он, к сожалению, сейчас тяжело болен. Фильмы, которые я назвала, я как раз делала с ним. Причем с ним у меня была комичная ситуация. Вообще у меня складывались хорошие отношения со всеми, с кем я работала (за исключением одного-единственного раза, когда у меня был крупный конфликт с группой). Эти люди потом оставались моими близкими друзьями. Но!.. Не знаю, почему, но в народе ходила версия, что со мной не дай Бог работать - съем. Я слышала это не один раз! Не от тех, кто со мной работал, а от тех, кто со мной не работал! Почему-то они считали, что я зверь, который может раскусить пополам. И вот когда Лене Ниренбургу сказали, что он назначен режиссером на картину «Ужель та самая Татьяна?», он сказал «Нет» и написал заявление об уходе… Но после того, как мы сделали первую картину, он старался ни с кем больше не работать. И даже когда получал какие-то свои отдельные заказы, приходил ко мне. - Кем принималось решение о запуске и закрытии телепрограмм? - Это в зависимости от значительности телепрограммы. Обычно все ограничивалось главным редактором редакции. Но все-таки по преимуществу все они показывались заместителям председателя Гостелерадио. Тому же Энверу Мамедову, первому зампреду Лапина, замечательному человеку, с блестящей биографией. Он обладал уникальными знаниями, владел несколькими языками. Вот все читают по-разному: кто-то читает фразу, кто-то - слово, кто-то - абзац. Мой муж, например, читал абзацами, а Мамедов читал страницами. Казалось, что он просто листает, а он читал - все слова прочитывал! Он мог даже сидеть и не смотреть на экран, и мы думали: «Не смотрит, значит, неинтересно». Но когда кончалось, он высказывал самые точные замечания. Слава Богу, мы с ним дружили (хотя тогда старались не говорить, что с зампредом в дружбе находишься, - неудобно). А отношения сложились действительно близкие, дружеские. Он и был главной принимающей инстанцией. Светлане Ждановой, заместителю председателя по художественному вещанию, тоже показывали. В самом крайнем случае что-то очень ответственное несли Лапину. Это было самое страшное… - Кто в наибольшей степени влиял на форму и содержание передач? - Трудно сказать. Это зависело от автора передачи. Если у него был, с одной стороны, характер, а с другой стороны, точное представление, концепция того, что он хочет сделать, то он определял. А если он оказывался беспомощным, то, конечно, редакторы могли им крутить как угодно. Я говорю сейчас о художественной стороне, о художественном решении. А что касается цензуры... Руководители редакции могли быть абсолютно прогрессивно мыслящие. Кстати сказать, телевидение тогда и было настолько замечательным потому, что там служили образованные и прогрессивно мыслящие люди. Но все знали, что существуют запреты, через которые невозможно перешагнуть. Поэтому иногда они оказывались бОльшими цензорами, чем могли бы быть. Хотя цензура тоже была вещью условной. Когда я работала художественным руководителем сериала «Стратегия победы», существовало шесть принимающих инстанций, включая КГБ, ЦК… Все они писали заключения. Представляете, что такое десять поправок, рекомендаций в каждом заключении, и все это надо свести. Это же невозможно! Сначала мы старались все это делать, а потом я стала складывать их в стол. И когда выходил фильм на экран, консультант мне звонил и говорил: «Галина Михайловна! Видите, как хорошо! Поправили - и совсем другое дело!» - Закрытие какой программы вы восприняли особенно тяжело? И почему? - Это программа «Эхо». Лапин сказал мне: «Сначала сделайте «Нашу биографию». А когда я уже все сделала, он мне фактически ее не разрешил. Через несколько лет я под тем же названием делала «Декабристов», но это совершенно другая программа, очень мною любимая. Она о литературно-исторических событиях, которые я старалась как-то транспонировать на наше время, старалась находить как можно больше интересных фактов. Несмотря на то, что программа вроде бы была интеллигентской, я получила очень много писем от самых простых людей, порой еле-еле ворочающих словами. Это какой-то странный феномен, но, видимо, если это интересно, если даже человек не все может воспринять и понять, то все равно это может ему нравиться. А Лапин сказал, что моя программа - для московского клуба интеллигентов на полтораста человек. И вот это я точно тяжко переживала. - Какой процесс в создании передачи, фильма наиболее приятный? Сложный? Опасный? - Наиболее приятные моменты - процесс создания фильмов, которые я перечислила. Чем более одарены твой режиссер, редактор и вообще те, кто с тобой работает, тем больше внутри процесса возникает интересности. Скажем, последний фильм - об ученом Федорове, «Притча о воскрешении». У нас был замечательный консультант - Светлана Семенова, жена Георгия Гачева, знаменитого российского философа. Умная, блестящая женщина, привносившая не столько консультантские замечания, сколько мысли, откровения, до которых я сама сроду не дотюкала бы! Это всегда необыкновенно интересно - наиболее творческие программы и фильмы - не только для меня как автора, но и для всей группы. Именно поэтому они же и наиболее трудные, потому что очень сложно достичь такого конечного результата, чтобы всех это удовлетворило… Мне интересно, но так же и трудно было работать с Романом Карменом или с Екатериной Вермишевой. Например, Кармен (я даже писала это где-то) - рабовладелец. Он сам был рабом фильма, но и - рабовладельцем. Когда я попадала к нему, он ревновал меня ко всему! Помню, он как-то записывал музыку. А музыка писалась для каждого фильма своя. Я решила, что моя роль как сценариста-литератора закончена, и пошла беседовать с каким-то другим режиссером. Кармен вылетел, услышал, что я говорю о каком-то другом фильме, и учинил мне такой скандал! Он считал, что участие в фильме, независимо от того, какую роль ты в нем играешь, - это все равно от начала и до конца. И все должны вникать во все. - Вам приходилось жертвовать чем-либо ради работы на телевидении? - Нет, мне никогда не приходилось жертвовать. Во-первых, я успевала совмещать. Во-вторых, мне очень повезло в браке: мы с мужем прожили вместе 52 года! И при этом ни на один день не надоев друг другу. Наверное, там могли быть какие-то увлечения и у него, и у меня, но моя женская жизнь была заполнена им. У нас в доме всегда соблюдался порядок, что соответствовало скрупулезности и педантичности мужа, но он также помогал мне по дому. Он считался пижоном, одевался не как все, из-за ранения ходил с палочкой, что тоже воспринималось как элемент пижонства. Однажды к нам пришли гости с факультета, а он в моем фартуке мыл посуду и убирал кухню. Это всех потрясло! Он прекрасно понимал, что если мне надо мотаться в командировку, так надо. Если мне нужно сидеть четыре смены, так нужно. Это никогда не осложняло жизнь. Я человек легкомысленный - менять столько профессий мне позволяло главным образом легкомыслие. Именно благодаря легкомыслию я очень быстро все делала: с тем, на что кому-то требовалось две недели, я спокойно управлялась за день-два. Теперь выясняется, что моя правнучка - мой первый ребенок в жизни. Когда родилась дочка, я через два месяца начала мотаться по командировкам. Практически она была на руках у родителей. Когда родились ее девочки, они жили отдельно, так что бабка я была никакая, очень плохая, такая же как и мать. В общем, правнучка - первый ребенок, который растет у меня на глазах. И поэтому у меня к ней совершенно новое и особое отношение. - В ваше время были особые блага на телевидении? - Не знаю. Материальных благ, во всяком случае - специальных, не было. В газетах ведущие журналисты получали примерно наши зарплаты. - Хватало этих денег? - Нам, нашей семье, хватало! Но хватало не за счет телевизионных передач, а за счет фильмов. Мой муж тоже время от времени делал фильмы. Вот это действительно было большое вознаграждение - большой гонорар, а потом еще постановочные. Когда фильм выходил, начислялись проценты, ты получал почти столько же. Так что если вместе делать три-четыре фильма в год - то хватало. Опять-таки, по сегодняшним представлениям, это все, конечно, ерунда, но мы имели и машину, и квартиру (правда, отдельная появилась довольно поздно). У нас всегда был открытый дом, и мне всегда было чем принять гостей. Вот это тоже чисто советско-московское - когда бы ни пришли гости, должно что-то быть в доме. Я помню, как-то один из моих высокопоставленных венгерских друзей, секретарь ЦК, с огромной командой приехал в Москву. А с ним дружили Константин Симонов, Аркадий Райкин, Григорий Чухрай… Он позвонил мне и сказал: «Галина, можете собрать их всех у себя? Потому что иначе я не смогу со всеми повидаться». Все приехали ко мне, и стол был, и венгры удивлялись: «Как живут эти русские?» Ведь приехали они совершенно внезапно! Я всегда любила, чтобы было много народу, очень любила сборища. Почитала всегда культ дружбы, причем как с мужчинами, без всяких романтических отношений, так и с женщинами. Целый клан был подруг! У меня 8 марта собираются девичники - традиция, которой в этом году 50 лет! - Какова была влиятельность и популярность телевидения по сравнению с остальными средствами массовой информации? - Необыкновенная! Даже сравнить нельзя! Надо Лапину (которого я не люблю, как вы могли понять) отдать должное: он смог придать необыкновенную авторитетность телевидению. С того момента, как пришел Лапин, телевизионное удостоверение открывало все двери и было самым влиятельным. - Кто пользовался подлинным общепризнанным авторитетом в вашей среде? - Конечно, все с очень большим уважением относились к Александру Каверзневу. Был такой политобозреватель, совершенно блистательный парень, красивый, умный, замечательный, который трагически погиб. Он работал в Афганистане, там, видимо, его кто-то укусил… И он заболел чем-то совершенно непонятным. Во время похорон нас предупредили, чтобы его в гробу никто не целовал. Профессионально безусловным успехом и уважением пользовался Валентин Зорин. На каких-то более поздних этапах - Владимир Познер, но тогда он был еще мало куда допущен. Игорь Кириллов, как диктор и как телевизионный персонаж, безусловно, был одним из самых почитаемых людей. С Толей Лысенко очень считались. - Могли бы вы назвать трех-четырех человек, которые, на ваш взгляд, решающим образом повлияли на развитие нашего телевидения? - Это трудно. Во многом лицо телевидения определяли режиссеры. Скажем, Евгений Гинзбург, который до сих пор еще работает. Он внес совершенно новую струю. Многие телевизионные режиссеры-документалисты тоже определили стиль телевизионного изображения через документальное кино. Обязательно надо упомянуть Юрия Летунова. Он воспитал целую когорту телевизионных журналистов и создал программу «Время» как феномен. Светлана Жданова: к ней по-разному относились, потому что она была вынуждена что-то запрещать, но тем не менее она была очень умным человеком, знающим, образованным и влияла на многое. Понимаете, это столь многообразное искусство, что особо даже персонажей называть сложно. - Каким образом осуществлялась обратная связь с телеаудиторией? Учитывались ее интересы? - Да, конечно. Интерактивного телевидения тогда не было, только письма - но огромное количество. Имелся специальный отдел писем, который получал их мешками. Потом эти мешки раздавал. Разумеется, все учитывалось и руководством редакции, и самими авторами, которым эти письма были адресованы. - Какой социальной функции телевидения отдавалось предпочтение? - Все вместе: обучающая, воспитывающая, просвещающая, развлекающая, информирующая. Даже национально объединяющая… Но это не значит, что ставилась определенная задача. Я отнюдь не сторонник советской власти и имею к ней достаточно претензий и счетов, но надо иметь в виду, что все-таки даже критически настроенное население было как-то объединено. Тогда это у всех в сознании присутствовало. А сейчас за такую общность надо сражаться. В какую бы республику мы ни приезжали, мы не могли себе представить, что, например, узбеки или грузины - не наши коллеги, не наши друзья, что это вообще что-то отдельное. Этих проблем просто не существовало. Возможно, они где-то там и блуждали, но не становились проблемами общества - это могло быть проблемой персонажа. - О цензуре: насколько лично вам она мешала? - Она мне мешала, конечно, что там говорить… Может быть, даже я больнее, чем другие, ее ощущала, поскольку все это на меня стекалось, все эти замечания. Но опять-таки: цензура цензуре рознь. С политической цензурой очень трудно бороться, но иногда, как ни странно, получалось отвести замечания, приходившие даже из КГБ. Если там сидели здравые люди, их удавалось в чем-то убедить. А иногда это была цензура профессиональная. Например, мой сериал «Несокрушимая и легендарная» - обо всех видах Вооруженных сил. Каждому виду посвящался фильм: ракетным войскам, сухопутным войскам и т.д. Нашими консультантами были главкомы этих войск, все высшие генералы. Помню, сдавали фильм о ракетных войсках, приехал главком. Сделал несколько замечаний, а потом начал объяснять, как лучше снимать фильм. Я все выслушала и говорю ему: «(предположим) Иван Иваныч, скажите, пожалуйста, если я вам завтра начну объяснять, как строить ракету, куда лучше переставить, передвинуть двигатели, что будет?» Он захохотал: «Ну, если вы будете курировать ракету, то она не полетит». Я говорю: «А если вы будете руководить кино - оно не полетит». И он заткнулся. А вообще страх перед высоким начальством сплошь и рядом был таков, что даже их идиотские замечания старались принимать. - Вас когда-либо упрекали за политическую несдержанность? - Я была связана с политикой, но… Понимаете, я уже была настольно насобачена, даже знала, что какие-то политические вещи можно так подать, что они пролетят. Между строк, поворачиваясь и даже не очень греша против совести. Говорили так, что вроде бы и придраться не к чему, а сказали то, что хотели сказать. - А за что обычно ругали и хвалили коллеги, начальство? - За разное и хвалили, и ругали. Я уже перечислила, сколько я сделала, я могу все помнить, как вы думаете? - Какая редакция, передача и канал тогда считались наиболее престижными? - Первая программа. Вторая программа была главным образом программой повторов, делалось-то одно и то же. Они в основном и соперничали. Программа учебно-образовательная была типа нашей «Культуры», только с образовательными передачами. Она с первыми двумя не соперничала. Тогда вообще идея канальной конкуренции отсутствовала, тем более что это все подчинялось Гостелерадио. Друг друга дополняли. - Были ли тогда звезды в современном понимании этого слова? - В сегодняшнем понимании нет, конечно. Но были известные люди. Их останавливали на улице и просили автографы. Через все это мы проходили, кто-то больше, кто-то меньше. Магия той звездности такова, что, например, когда Владимир Путин был еще школьником или студентом, Валентин Зорин для него был очень важным персонажем. И когда Зорин послал Путину-президенту свою новую книжку, тот ответил ему письмом, теплым, превозносящим его заслуги… Тогда телевизионных персонажей на экране было наперечет. И известностью они пользовались гораздо больше, чем нынешние. Была, например, большая группа людей, которые вели передачу с Красной площади. Обычно после того, как кончались трансляции, мы шли в гостиницу «Москва» обедать. Как-то моя часть и часть Юры Фокина кончились раньше, и мы с ним ушли вдвоем. Вошли в ресторан «Москва», огромный и весь заполненный, и встали у двери. Люди увидели Фокина, поднялись и зааплодировали. Это была особая популярность. До сих пор звезды того времени остались негаснущими, непререкаемыми авторитетами. Но в то же время они были более заземлены, чем сейчас. Я не знаю, что касается актерской среды, хотя у меня имелось много друзей-актеров, но тогда вообще никто из себя этих звезд не изображал. Это вообще был дурной тон. - У вас была возможность смотреть зарубежную телепродукцию? - Только за границей. Про загранкомандировки даже и говорить не будем, потому что их было слишком много. Что касается кинематографа, то, конечно, я, как и все члены Союза кинематографистов, видела зарубежные фильмы. В Доме кино практически каждую неделю шел новый зарубежный фильм, присылаемый для закрытого просмотра. Поэтому в курсе кинопроцесса я была, а в курсе телевизионного - только тогда, когда за границей вечером смотрела телевизор. Знаете, что интересно? На самом деле, если исключить разве что Би-би-си, советское телевидение было лучшим. Не потому, что во мне говорит патриотизм… Лучшим по разнообразию жанров, тематики, по учету запросов всех слоев населения - может, потому, что все силы бросались на создание этих программ. Ни одна программа иностранная даже близко к этому не подходила! Кстати сказать, до сих пор, когда я смотрю за границей зарубежное телевидение, очень мало такого, что бы мне целиком понравилось. - Расскажите, как вы писали текст к «Минуте молчания». - Вокруг «Минуты молчания» ревнивые споры даже разгорелись… Было решено делать передачу в двух вариантах - в радийном и в телевизионном. Поручили это моей самой лучшей подруге, замечательному радийному режиссеру Екатерине Тархановой. Она вовлекла в это дело меня, хотя, как выяснилось много лет спустя, тогда председатель Гостелерадио Николай Месяцев официально поручил это делать Ирэне Козаковой. Я сделала свой вариант для Тархановой, и она взяла из него какие-то куски для радио. К телевизионному варианту я не имела никакого отношения, но потом, когда послушали радийный вариант, решили,
|
