На следующий день, пока шторм понемногу утихал, мы с Волком Ларсеномпочитали кое-что по части анатомии и хирургии и принялись лечить Магриджуего переломы, а когда волнение несколько улеглось. Волк Ларсен началкрейсировать к западу от того места, где нас настигла буря. Тем временемкоманда чинила шлюпки и шила для них новые паруса. Нам все чаще и чаще сталипопадаться промысловые шхуны. Почти все они тоже искали свои потерянныешлюпки, а заодно подбирали и чужие, если встречались с ними в море.Большинство судов промысловой флотилии находилось к западу от нас, ирассеянные в океане шлюпки искали спасения на первой встреченной ими шхуне. Мы сняли две наши лодки со всем экипажем с "Сиско", а на другой шхуне-- "Сан-Диего" -- обнаружили, к великой радости Волка Ларсена и к моемунемалому огорчению, Смока с Нилсоном и Личем. Таким образом, к концу пятогодня мы недосчитывались только четверых -- Гендерсона, Холиока, Вильямса иКелли, -- и решено было возобновить охоту. Следуя за стадом котиков на север, мы начали встречать опасные морскиетуманы. Мгла проглатывала спущенные шлюпки, как только они касались воды. Наборту шхуны через равномерные промежутки трубили в рог и каждые четвертьчаса стреляла сигнальная пушка. Шлюпки все время то терялись, то находилисьвновь; согласно морским обычаям, их принимала на борт любая шхуна, с темчтобы потом возвратить хозяину. Но Волк Ларсен, у которого не хватало однойшлюпки, поступил так, как и следовало от него ожидать: завладел первойотбившейся от своей шхуны шлюпкой, заставил ее экипаж охотиться вместе снашим и не позволил ему вернуться к себе на шхуну, когда она показаласьвдали. Помню, как охотника и обоих матросов, наставив на них ружья, загналивниз, когда их шхуна проходила мимо и капитан справлялся о них. Томас Магридж, с таким удивительным упорством цеплявшийся за жизнь,вскоре начал опять ковылять по палубе и исполнять свои двойные обязанностикока и юнги. Джонсон и Лич больше прежнего подвергались побоям и знали, чтопо окончании охотничьего сезона им не сносить головы. Остальным тоже жилось,по милости капитана, как собакам, причем этот безжалостный человек заставлялих работать до полного изнурения. Что же касается меня, то мы с ВолкомЛарсеном кое-как ладили, хотя я не мог отделаться от мысли, что мнеследовало бы убить его. Он необъяснимо притягивал меня к себе и вместе с темнагонял на меня неописуемый страх. И все же я не мог представить его себераспростертым на смертном одре. Это слишком не вязалось с его обликом. Я могдумать о нем только как о живом, всегда живом, властвующем, борющемся иразрушающем. Когда мы попадали в самую середину котикового стада и волнение былослишком сильно, чтобы спускать шлюпки, Ларсен любил выезжать на охоту сам, сдвумя гребцами и рулевым. Он был хорошим стрелком и привозил на борт многошкур в такую погоду, когда охотники считали промысел невозможным. Казалось,ему лишь тогда дышалось легко, когда он, рискуя жизнью, вел борьбу с грознымпротивником. Я все больше осваивался с морским делом, и однажды, в ясный денек,какие редко выпадали теперь на нашу долю, мне, к моему немаломуудовлетворению, привелось самостоятельно управлять шхуной и убирать нашишлюпки. Волк Ларсен опять валялся у себя в каюте с головной болью, а ядотемна стоял у штурвала. Обойдя крайнюю шлюпку, я положил шхуну в дрейф иодну за другой поднял все шесть шлюпок без каких-либо указаний со стороныкапитана. Время от времени на нас налетали бури -- мы находились в штормовойполосе, -- а в середине июня нас настиг тайфун; это было памятное для менясобытие, так как оно внесло большую перемену в мою жизнь. Повидимому, мыпопали почти в самый центр тайфуна, но Волку Ларсену удалось удрать от негона юг -- сначала под кливером с двумя рифами, а потом и вовсе с голымимачтами. Никогда еще не видал я таких волн. Все штормы, испытанные мноюраньше, казались по сравнению с этим легкой рябью. От гребня до гребня былоне меньше полумили, и эти валы вздымались выше наших мачт. Даже Волк Ларсенне осмелился лечь в дрейф, хотя нас и относило все дальше к югу откотикового стада. Когда тайфун утих, мы оказались на пути океанских пароходов. И здесь, кизумлению охотников, мы повстречались со вторым стадом котиков, составлявшимкак бы арьергард первого. Это было чрезвычайно редкое явление. Раздаласькоманда: "Спустить шлюпки! ", затрещали выстрелы, и жестокая бойняпродолжалась весь день. В этот вечер ко мне в темноте подошел Лич. Я только что кончилподсчитывать шкуры с последней поднятой на борт шлюпки, молодой матросостановился возле меня и тихо спросил: -- Мистер Ван-Вейден, на каком мы расстоянии от берега и в какойстороне Иокогама? Мое сердце радостно забилось. Я понял, что у него на уме, и дал емунужные указания: к запад-северо-западу, расстояние пятьсот миль. -- Благодарю вас, сэр, -- ответил он и скрылся во мраке. Утром исчезла лодка номер три, а с нею -- Джонсон и Лич. Одновременноисчезли анкерки с водой и ящики с провизией со всех остальных шлюпок, атакже постельные принадлежности и сундучки обоих беглецов. Волк Ларсеннеистовствовал. Он поставил паруса и помчался на запад-северо-запад. Двоеохотников не сходили с салинга, осматривая море в бинокль, а сам он, какразъяренный лев, метался по палубе. Он слишком хорошо знал мою симпатию кбеглецам, чтобы послать наблюдающим меня. Ветер был свежий, но не ровный, и легче было бы найти иголку в стогесена, чем крошечную шлюпку в беспредельном синем просторе. Но капитанстарался выжать из "Призрака" все, что мог, и отрезать беглецов от суши.Когда, по его расчетам, ему это удалось, он стал крейсировать поперек ихпредполагаемого пути. На утро третьего дня, едва пробило восемь склянок, Смок крикнул ссалинга, что видна шлюпка. Все столпились у борта. Резкий ветер дул с западаи крепчал, предвещая шторм. И вот, с подветренной стороны, на фоне волн,позолоченных первыми лучами солнца, начала появляться и исчезать чернаяточка. Мы изменили курс и помчались к ней. У меня было тяжело на душе. Я виделторжествующий блеск в глазах Волка Ларсена и, внезапно охваченный мрачнымпред" чувствием, ощутил непреодолимое желание кинуться на этого человека.Мысль о судьбе Лича и Джонсона так взволновала меня, что разум мойпомутился. Фигура Ларсена поплыла у меня перед глазами, и, не помня себя, ябросился в кубрик охотников и готов уже был выскочить на палубу с заряженнымружьем в руках, как вдруг услыхал чей-то изумленный возглас: -- На шлюпке пять человек! Я задрожал и ухватился за трап,прислушиваясь к голосам на палубе, подтверждавшим сделанное кем-то открытие.Затем страшная слабость вдруг охватила меня, колени подогнулись, я опустилсяна ступеньки и только тут окончательно пришел в себя и содрогнулся при мыслио том, что я готов был совершить. Возблагодарив судьбу, я положил ружье наместо и поднялся на палубу. Никто не заметил моего отсутствия. Шлюпка была теперь уже близко, и яувидел, что она крупнее охотничьей и построена иначе. Когда она почти совсемприблизилась к нам, на ней убрали парус и сняли мачту. Вставив весла вуключины, люди в лодке ждали, пока мы ляжем в дрейф и возьмем их на борт. Смок уже спустился на палубу и стоял теперь рядом со мной; онмногозначительно ухмыльнулся. Я вопросительно взглянул на него. -- Ну и заварится каша! -- хмыкнул он. -- В чем дело? -- спросил я. Он снова хмыкнул. -- Разве не видите, кто там на корме? Чтоб мне не убить больше ниодного котика, если это не женщина! Я вгляделся, но не сразу смог что-нибудь различить. Однако все вокругговорили, что в лодке четверо мужчин, а на корме, по-видимому, -- женщина.Это открытие взволновало всех, за исключением Волка Ларсена, который былявно разочарован тем, что это не его шлюпка и ему не на кого обрушить своюзлобу. Мы спустили бом-кливер, выбрали кливер-шкот на наветренный борт,добрали грота-шкот и легли в дрейф. Весла опустились в воду, и посленескольких взмахов шлюпка подошла к борту шхуны. Теперь я уже мог лучшеразглядеть женщину. Она куталась в длинное широкое пальто, так как угрю былохолодное. Я увидел ее лицо и светло-каштановые волосы, выбившиеся изподморской фуражки. У нее были большие карие блестящие глаза, нежный, приятноочерченный рот и правильный овал лица, обветренного и обожженного солнцем. Она показалась мне существом из другого мира. Меня потянуло к ней, какголодного к хлебу. Ведь я так давно не видел женщин! Всецело поглощенныйэтим чудесным видением, я совершенно забыл о своих обязанностях помощника идаже не помогал поднять спасенных на борт. Когда один из матросов подхватилженщину на руки и передал ее Волку Ларсену, она взглянула на нашиисполненные любопытства лица и улыбнулась так приветливо и мило, как можетулыбаться только женщина. Как давно не видел я подобной улыбки! Казалось, яуже забыл, что на свете есть люди, которые умеют так улыбаться! -- Мистер Ван-Вейден! Голос Ларсена вернул меня к действительности. -- Будьте добры, проводите эту даму вниз и устройте ее поудобнее.Прикажите приготовить свободную каюту на левом борту. Поручите это коку. Иподумайте, чем вы можете помочь даме, -- у нее сильно обожжено лицо. С этими словами он отвернулся от нас и принялся расспрашивать мужчин.Шлюпка была брошена на произвол судьбы, хотя один из спасенных возмущалсяэтим, так как Иокогама была совсем близко. Сопровождая незнакомку в каюту, я странно робел и был неловок. Мне какбы впервые открылось, какое хрупкое, нежное создание женщина. Помогая ейспуститься по трапу, я взял ее за руку, и меня поразило, какая этомаленькая, нежная ручка. Да и сама она была удивительно тоненькая и хрупкаяи казалась мне такой воздушной, что я боялся раздавить ее руку в своейручище. Вот что чувствовал я, так долго лишенный женского общества, когдаувидел Мод Брустер -- первую женщину, встретившуюся на моем пути с тех пор,как я попал на шхуну. -- Вы напрасно так беспокоитесь обо мне, -- запротестовала она, когда яусадил ее в кресло Волка Ларсена, которое поспешил притащить из его каюты.-- Сегодня утром мы каждую минуту ожидали увидеть землю и к вечеру,вероятно, будем уже в порту. Не правда ли? Ее спокойная уверенность смутила меня. Как мог я объяснить ей положениевещей и страшный характер нашего капитана, который, подобно злому року,скитался по морям, -- словом, все то, что открылось мне за эти месяцы? Но яответил ей напрямик: -- Будь у нас другой капитан, я сказал бы, что завтра утром васдоставят в Иокогаму. Но Ларсен человек со странностями, и я прошу вас бытьготовой ко всему. Вы понимаете, -- ко всему! -- Нет, признаюсь, я не совсем понимаю вас, -- ответила она. В глазахее промелькнуло недоумение, но не испуг. -- Быть может, я ошибаюсь, но мнеказалось, что потерпевшим кораблекрушение всегда оказывают внимание. Да и всущности это такой пустяк: ведь мы совсем близко от берега. -- Правду сказать, я сам ничего не знаю, -- поспешил я успокоить ее. --Мне хотелось только на всякий случай подготовить вас к худшему. Наш капитан-- грубая скотина, не человек, а дьявол. Никто не знает, что может вдругвзбрести ему на ум.) Я начинал волноваться, но она устало прервала меня: -- Да, да, понимаю! -- Ей, по-видимому, трудно было сейчас собраться смыслями. Я видел, что она вот-вот лишится чувств от изнеможения. Больше она ни о чем не спрашивала, и я, воздержавшись от дальнейшихзамечаний, приступил к исполнению распоряжений Волка Ларсена и постаралсяустроить ее поудобнее. Я хлопотал вокруг нее, как заботливая хозяйка: достализ аптечки мазь от ожогов, велел Томасу Магриджу убрать свободную каюту и,совершив налет на личные запасы Волка Ларсена, извлек оттуда бутылкупортвейна. Ветер быстро крепчал, крен увеличился, и к тому времени, когда каютабыла готова, "Призрак" уже стрелой летел по волнам. Я совершенно забыл осуществовании Лича и Джонсона и был как громом поражен, когда через открытыйлюк донесся возглас: "Шлюпка впереди!" Сомнений быть не могло -- это кричалСмок с мачты. Я бросил взгляд на женщину: она сидела смертельно усталая,откинувшись на спинку кресла, закрыв глаза. Я сомневался даже, слышала лиона крик Смока, и решил, что не допущу, чтобы она стала свидетельницейзверств, которые неминуемо должны были последовать за поимкой беглецов. Онаустала -- и отлично! Пусть спит! На палубе раздались резкие слова команды, послышался топот ног,захлопали риф-штерты, и "Призрак" лег на другой галс. При внезапном поворотешхуна накренилась, кресло начало скользить по полу, и я едва успелподхватить задремавшую женщину, чтобы не дать ей свалиться на пол. Она приоткрыла глаза и сонно и недоуменно взглянула на меня. Я повел еев приготовленную ей каюту. Она еле передвигала ноги и спотыкалась на каждомшагу. Магридж гадко осклабился, когда я выпроводил его из каюты и приказалему вернуться к своим обязанностям. Он расквитался со мной, расписавохотникам, какой прекрасной камеристкой я оказался. Наша новая пассажирка, когда я вел ее, тяжело опиралась на мою руку и,кажется, начала засыпать, еще не дойдя до своей каюты. Да, конечно, онаспала на ходу, и когда шхуну резко качнуло, не устояла на ногах и упала накойку. Потом приподняла голову, улыбнулась и снова погрузилась в сон. Яоставил ее спящей под двумя толстыми матросскими одеялами; голова еепокоилась на подушке, которую я взял с койки Волка Ларсена.
