Студопедия — АВТОРСКОЙ ОЦЕНКИ В. ДУБРОВСКОГО
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

АВТОРСКОЙ ОЦЕНКИ В. ДУБРОВСКОГО






Разделение одной фигуры, мыслившейся в плане, на отца и сына не только сюжетно осложняло роман, но и подчеркива­ло историческую преемственность их судеб, выводило произ­ведение из плоскости одного времени. Глубина временных сфер позволяла наблюдения над законами жизни и человеческой судьбы сделать выводами всеобщими. Одно время как бы про­верялось другим.

«Дубровский» обнаруживает попытки Пушкина сочетать в реалистическом романе историческую достоверность, доходя­щую подчас до документальности, с широтой обобщения, все­общностью выводов, которая не так давно была привилегией романтизма. Пушкин стремится сохранить «всеобщность», но не в романтической ее отвлеченности, а в исторической конк­ретности.

Владимир Дубровский предстает в романе в трех вариантах своей судьбы: расточительный и честолюбивый гвардейский офицер, скромный и мужественный Дефорж, грозный и чест­ный «разбойник». Эти превращения объясняются попытками героя выломиться из своей судьбы, уйти от своего «жребия». Но Владимиру Дубровскому этого не дано: он остается в кон­це концов всякий раз сыном старинного дворянина, который был «беден и независим». И в этом последнем есть некий па­радокс, который грозит катастрофой. Каждый из «выходов» иллюзорен потому, что душевные качества героя несовмести­мы с его положением (гордый слуга, добрый разбойник). Не­даром Дубровский говорит Маше, что «он рожден был для иного назначения». Человеческие возможности и желания героя постоянно не совпадают с его общественной судьбой. Порывы к преодолению установившегося порядка вещей, кон­фликт натуры и обстоятельств приближают Владимира Дуб­ровского к героям романтическим. Он обычно руководствуется не сознанием необходимости, а желаниями. Его поведение час­то продиктовано не обстоятельствами, а чувствами, хотя ему знакомо хладнокровие и обдуманный расчет. И всякий раз по­рыв чувств приводит Владимира Дубровского к катастрофе.

Приехав из Петербурга в Кистеневку, Владимир занят не хлопотами о деле, а болезнью отца. «Сильное движение чув­ства» оттесняет заботу о поисках выхода. Нежелание считать­ся с раздором ведет Дубровского в дом Троекурова, любовь к Маше заставляет превратиться в Дефоржа. Стремление нака­зать Спицына за ложь и предательство лишает безопасности. Всякий раз чувство находится в конфликте с соображениями пользы, которую один из любимых героев Пушкина — Мо­царт — называл «презренной».

Мир внутренний оказывается для героя более властным, чем законы общества, желания более повелительными, чем сознание необходимости. В этом суть романтического героя. Пушкин сохраняет ее в романе, где хочет реалистически ис­следовать причины поражения романтической личности пе­ред силой обстоятельств.

Говоря о Владимире Дубровском как о герое, наделенном романтическими порывами, мы имеем в виду именно непос­редственный романтизм его поведения и чувств, а не закон­ченную романтическую систему мировоззрения, которой у него нет. Он часто не осознает до конца свой конфликт с действи­тельностью. Процесс осознания себя и действительности в Дубровском не показан, как, скажем, это сделано в «Герое нашего времени» Лермонтова. Интерес Пушкина к проблеме соотношения романтических порывов и законов общества со­здан последекабрьской ситуацией, когда горечь опыта героев 14 декабря 1825 года требовала выяснения причин катастро­фы1. На связь романтического героя Владимира Дубровского с внутренним миром и порывами декабристов указывал В. Ключевский: «Дубровский-сын — другой полюс века и вме­сте его отрицание. В нем заметны уже черты мягкого, благо­родного, романически протестующего и горько обманутого судь­бою александровца, члена Союза Благоденствия»2.

Показательно, что эта мысль принадлежит историку, су­мевшему увидеть в пушкинском романе реакцию на обще­ственную ситуацию эпохи.

В рукописи романа сохранилось место, вычеркнутое Пуш­киным при правке: Дубровский «считался одним из блестя­щих офицеров своего блестящего полка. Около него оставля­лось всегда некоторое общество, комната его была всегда пол­на. Его любили». Это фон жизни многих декабристов. Но дело не во внешних приметах. Идея чести, независимости, кото­рую необходимо и в бедности отстоять и сохранить, была очень характерна для декабристов3. Идею независимости личности Пушкин сознавал как одно из условий общественного про­гресса. В «Опровержении на критики» он писал об историчес­ком значении идеи чести, о старинном дворянстве — носите­ле благородства и независимости: «Каков бы ни был образ моих мыслей, никогда не разделял я с кем бы то ни было демократической ненависти к дворянству. Оно всегда каза­лось мне необходимым и естественным сословием великого образованного народа. Смотря около себя и читая старые наши летописи, я сожалел, видя, как древние дворянские роды унич­тожились, как остальные упадают и исчезают... и как имя дворянина, час от часу более униженное, стало наконец в прит­чу и посмеяние разночинцам, вышедшим во дворяне, и даже досужим балагурам!»4. Эти заметки Пушкина, написанные в Болдине в 1830 году, очень близки к чувствам, одушевляю­щим старого Дубровского. Но для Пушкина «есть достоинства выше знатности рода, именно: достоинство личное». Идея чести, защита прав человеческой личности лежали в основе гуманистического мировоззрения Пушкина. Верность этой идее определяла и поэтическое творчество, и личное поведение. Не­даром Лермонтов назовет погибшего Пушкина «невольником чести». Эта преданность не походила на фанатическое упор­ство, на аристократическую гордыню, она питалась надежда­ми: «Мало-помалу образуется и уважение к личной чести граж­данина и возрастает могущество общего мнения, на котором в просвещенном народе основана чистота его нравов»1.

Владимир Дубровский представлен благородным защитни­ком этой идеи. Даже сделавшись разбойником, он остается служителем справедливости. Таким В. Дубровский и предста­ет в рассказе Глобовой.

Он наделен великолепными качествами решимости, муже­ства, самообладания. Попадая в ситуацию Гамлета, Влади­мир Дубровский также не мстит за отца. Для Гамлета «убий­ство гнусно само по себе», гуманистическое мироощущение не позволяет датскому принцу превратиться в слепое орудие мести. Чтобы пролить кровь, Гамлету нужны грандиозные основания и непосредственность возмущения. Он не может совершить примитивной мести, ибо наделен любовью к чело­вечеству и сознанием невозможности осквернить себя преступ­лением. Владимир Дубровский скован в своем действии любо­вью к Маше Троекуровой. В этом обычно и обвиняют пуш­кинского героя, как много веков обвиняли Гамлета в рефлек­сии и пассивности. Однако при всей разновеликости этих ге­роев их отказ от мести объясняется высокими причинами. У Гамлета месть за отца перерастает в борьбу за восстановление в мире человечности. Рефлексия Гамлета привела его к отка­зу от низких мотивов действия. Отбрасывая их, Гамлет идет к трагической победе. У Дубровского месть за отца невольно перерастает в социальный протест. Он становится заступни­ком обиженных. (Вспомним рассказ Глобовой, интерес к Дуб­ровскому жены смотрителя — он превратился в героя людей всех сословий). Месть за отца не осуществляется, хотя порой Дубровский пытается ее совершить (ограбление Спицына). Но Владимир Дубровский не преодолевает низких мотивов дей­ствия, как Гамлет, а отказывается от мести ради любви. Призывая Машу не опасаться в нем разбойника, Владимир говорит: «Все кончено. Я ему (Троекурову. — В. М.) простил... Первый мой кровавый подвиг должен был свершиться над ним. Я ходил около его дома, назначая, где вспыхнуть пожа­ру, откуда войти в его спальню, как пресечь ему все пути к бегству — в ту минуту вы прошли мимо меня, как небесное видение, и сердце мое смирилось... Я отказался от мщения, как от безумства». Человечность в Дубровском победила враж­дебность, подсказанную социальным законом. И при всей ро­мантической решительности характера Владимир Дубровский приведен к трагическому поражению.

Как Шекспир не осуждает Гамлета за промедления (само­обвинения героя лишь возбуждают сочувствие зрителя), так Пушкин не требует от Дубровского прямой мести Троекуро­ву. Пушкин сознает, что не в злой воле Троекурова причина несчастий Дубровского. Широкое социальное сознание не по­зволяет писателю в связи с этим упрекать героя в непоследо­вательности поведения. Неодобрения автора, напротив, воз­никают именно из-за неподвижности сознания героя. Упрек автора рожден не избыточностью «превращений», а отсутстви­ем подлинного «преображения». Владимир Дубровский как герой энергичный и чувствительный, разумеется, наделен из­менчивостью настроений. Грозная властность в его голосе ос­танавливает возмущенную толпу, спокойная решительность и самообладание позволяют Дубровскому присутствовать при чтении своих примет и «как ни в чем не бывало» сидеть ря­дом с ограбленным Спицыным. Нежность отношений с отцом и то красноречивое, то смущенное обращение к Маше свиде­тельствуют о чистоте и чуткости души. Владимир Дубровс­кий очень разнообразен в своих чувствах. Но внутренний склад героя при этом не меняется. Недаром Пушкин, правя XI гла­ву, вычеркнул слово «преображение» и заменил его другим: «превращение» («Мы видели, как изумил он бедного Антона Пафнутьича неожиданным своим превращением из учителей в разбойники»).

Самые внезапные и резкие повороты в судьбе героя не ме­няют существа его характера. Дубровскому в ходе романа при­ходится повзрослеть, но, пожалуй, лишь летами. В этой неиз­менности героя — одна из причин его поражения.

Отсутствие внутренней эволюции характерно для романти­ческого героя, у которого, правда, всегда есть предыстория, и в этом прошлом он дан иным. Но, в сущности, в этом случае показан не процесс изменений, а иное качество характера.

Так, лермонтовский Демон знает в прошлом власть добра и показан в напрасной попытке возвращения к нему. А реализм «Героя нашего времени» проявляется уже в стремлении пока­зать хотя бы отдельные этапы эволюции Печорина.

Пушкин, очевидно, не задавался целью дать в «Дубров­ском» эволюцию характера героя. Напротив отсутствие раз­вития при резкой смене обстоятельств было упреком герою, носителю романтического начала, одним из сомнений в его жизненности.

Сюжетно Пушкин подчеркивает резкость превращений ге­роя, их неожиданность. События, изложенные в XI главе ро­мана, могли быть перенесены в VII. Перестановка эпизода с истинным Дефоржем дана не только для занимательности повествования. И при перечитывании романа, когда мы зна­ем уже, кто есть кто, напряженность чтения нисколько не ослабевает. Стало быть, интерес вызывает не авантюрная сто­рона повествования, а смысл событий.

Необходимость перестановки событий создана не желанием заинтриговать читателя. Нарушая естественный порядок со­бытий, Пушкин создает иллюзию найденного героем выхода. Роль француза дает возможность Владимиру Дубровскому найти приют, родной для него образ жизни и любовь. Роль разбойника объединяет его с крестьянами и дает ему, каза­лось бы, свободу действий. Но как только обнаруживается, что «маска» не способна стать для героя щитом, Пушкин на­поминает реальный ход событий, как бы возвращая героя к неотступной действительности. Не сказав читателю заранее, что Дефорж — Дубровский, Пушкин побуждает узнать пере­одетого героя. Маскарад действителен для героев, но не для читателя. Так обнаруживается неспособность к «преобра­жению». Таким образом, Дубровский дан не столько в идей­ной и психологической эволюции, сколько в переключени­ях, обнаруживающих попытку героя в новой ситуации найти равновесие.

Правя текст, Пушкин усиливает благородные побуждения героя и оттеняет контраст ситуаций, представленных в романе.

Когда речь идет о жизни Владимира в Петербурге, из тек­ста исключаются приметы бедности («Гриша уложил все его добро в маленький чемодан», «заняв деньги у своего полково­го командира»). После «роскошной» жизни в Петербурге Кистеневка выглядит особенно бедной. Контраст ситуаций уси­ливается.

В VI главе, потеряв имение, Владимир в начальном вариан­те неотвязно думал о грозящей бедности. Три раза подряд во внутреннем монологе повторялось слово «нищий»: «Итак, я нищий», «кусок хлеба, теперь я нищ», «должен я буду ни­щим оставить». Эту настойчивую мысль о нищенстве Пуш­кин снимает. Не одна эта угроза руководит чувствами Влади­мира Дубровского. Любовь к умершему отцу, подчеркнутая при правке («например, не «Владимир обнял», а «Владимир с жаром обнял»), горечь потери родного дома — чувства, при­ведшие героя к суровому решению сжечь усадьбу, в правле­ном тексте выглядят много сложнее, чем озлобление челове­ка, ставшего нищим. Хотя этот мотив остается, но он не единственный1.

Пушкин снимает все детали, которые могли бы бросить злове­щий свет на «разбойника» Дубровского. Еще в VI главе выражение «снял со стены отцовскую саблю — единственное свое наследие» заменено словами «взял свечу». Смягчены и кровавые результаты пожара в Кистеневке, где уже не идет речь о «полуобгорелых и обезображенных трупах». Слухи о том, что Владимир Дубровский, ставший разбойником, «движим злобой», в романе оказываются несправедливыми. Отношение читателя к герою развивается и здесь в споре с «легендой». Пушкин, подчеркивая благородство Дуб­ровского, убирает детали, которые могли бы бросить тень на героя, сделать его самовлюбленным (в эпизоде с медведем о Дубровском было сказано: «гордо стоящего», стало «спокойно стоящего») или коварным. В связи с этим отменяется момент игры, заманивания Спицына, притворства Дефоржа («спросил Дефорж» вместо «спросил учтиво Дефорж»; «оба легли» вместо «оба легли, пожелав друг другу доброй ночи»). Возвышение Вла­димира Дубровского объясняется гуманистическим сочувстви­ем Пушкина своему герою. Г. П. Макогоненко справедливо пи­сал об этом: «Дубровский бросил вызов среде. При этом неваж­но, что конкретно-исторически путь Дубровского не был выхо­дом, не приносил спасения. Протест Дубровского — единствен­ная форма его самозащиты и самоутверждения себя как лично­сти, не желающей слиться с миром Троекуровых»2.

Возвышение героя становится важной задачей, потому что причины поражения Владимира Дубровского Пушкин не хо­чет видеть в его личной слабости. Владимир Дубровский на­делен энергией, мужеством, артистизмом, необходимыми для разнообразных превращений, которые совершаются с ним в романе. Но даже, способный к перевоплощению, герой не в силах достичь подлинного преображения, изменить соци­альный приговор, перечеркнуть законы, признанные обще­ством.

Возвышая Дубровского, Пушкин, однако, не хочет предста­вить его идеальным героем сентиментально-романтической прозы. В правленом тексте читаем, что рассказывали «о нем чудеса», а не «чудеса о его красоте, образованности».

Пожалуй, самой откровенный момент снижения героя — стиль его объяснений с Машей. Правя текст XII и XV глав, Пушкин подчеркивает высокопарность речи Дубровского, де­лая ее более книжной, намеренно торжественной и чувстви­тельной одновременно.

Сравним окончательный и начальный тексты:

 

Глава XII

Послушайте, вы спасли его...

как небесное видение...

Целые дни я бродил

около садов Покровского...

В ваших неосторожных прогулках.

счастливый мыслию...

где я присутствую тайно...

в таком случае обещаетесь ли...

не отвергнуть моей преданности...

Вы спасли его...

как чистое...

Я бродил около Покровского.,

В ваших прогулках...

счастливый тем... где я тайно... о

обещаетесь ли...

не отвергнуть меня...

 

Глава XV

Я бы мог избавить вас...

чтоб навеки предать судьбу

вашу во власть старого мужа..

Я могу спасти вас...

чтоб навеки связать вашу

судьбу с судьбой больного и

брюзгливого старика...

Итак, торжественное красноречие фраз Дубровского под­черкнуто сознательно, очевидно, для того, чтобы передать па­тетическое отношение романтического героя к чувству. При этом не создается ощущения неискренности Владимира Дубров­ского, так как во внешнем выражении чувств Пушкин снима­ет оттенки мелодраматизма и демонизма, которые были ощу­тимы в первоначальном тексте. Заметно, что работа Пушкина над авторскими ремарками является результатом этого стрем­ления. Вместо фразы «грудь его тяжко подымалась» Пушкин пишет: «он, казалось, задыхался». «Горькая улыбка», сопро­вождавшая слова о «бедной участи» и придававшая герою сар­кастический тон, заменена простодушным: «сказал он, горь­ко вздохнув». Авторские ремарки подчеркивают искренность героя, а слова самого Дубровского патетичны до такой степе­ни, что это может вызвать улыбку читателя не только совре­менного: «И когда открывается для меня возможность при­жать вас к волнуемому сердцу и сказать: ангел, умрем! бед­ный, я должен остерегаться от блаженства, я должен отдалять его всеми силами... Я не смею пасть к вашим ногам, благода­рить небо за непонятную незаслуженную награду. О, как дол­жен я ненавидеть того — но чувствую, теперь в сердце моем нет места ненависти».

В суровых обстоятельствах, при которых происходят свида­ния Маши и Дубровского, герой говорит и осознает себя книж­но, по канонам романтического стиля. И это подчеркивает несоответствие реальной ситуации и самосознания героя.

Для исследователей пушкинского романа стилистическая окраска речи Владимира Дубровского, его внутренних моно­логов и отчасти авторского повествования о герое представля­лась загадкой. Иногда ее пытались объяснить неразвитостью русской прозы, подчас в ней видели стремление Пушкина со­хранить тон разговоров, которые герои вели по-французски1. Однако книжная лексика в «Дубровском» уменьшается по сравнению с «Повестями Белкина»2. На фоне просторечья и «нагой» прозы, характерной для основного тона повествования в «Дубровском», элементы орнамента, «поэтической прозы», напоминающие карамзинистов (скопления определений при одном существительном, обильные приложения и т. п.), полу­чают в произведении Пушкина подчеркнуто иронический ха­рактер1.

Столкновение романтического стиля и безыскусственности реалистического повествования в романе возникает неоднок­ратно. Каждый раз оно подсказано тайной авторской иронией

над героем.

Претенциозная манера повествования заметна в рассказе о петербургской жизни Владимира Дубровского: «Будучи рас­точителен и честолюбив, он позволял себе роскошные прихоти, играл в карты и входил в долги, не заботясь о будущем и пред­видя себе рано или поздно богатую невесту, мечту бедной моло­дости». Это не стиль автора, а манера изъяснения, способ само­сознания героя, ирония над которыми возникает неизбежно, так как рядом с этой фразой Пушкин помещает простодушное и сер­дечное письмо Егоровны.

Выспренность речи Дубровского во время свидания с Ма­шей соседствует с искренностью ее мольбы, когда в отчаянии на коленях Марья Кириловна плачет перед отцом (XV и XVI главы).

В V главе описание похорон дано просто и горько. Безыскусность стиля подчеркивает трагизм происходящего. Графика пейзажа лаконична: «День был ясный и холодный. Осенние листья падали с дерев». И вместе с тем в пейзаже дан кон­траст успокоенности («кладбище, осененное старыми липа­ми») и острой боли («свежая яма» вырытой накануне могилы). Обряд похорон и диалоги спешащих на поминки попа и дьяч­ка подчеркнуто прозаичны. На этом фоне возникает внутрен­ний монолог Владимира Дубровского, который на людях дер­жался мужественно и просто, несмотря на силу горя. Уйдя в Кистеневскую рощу, Владимир в одиночестве возвращается к свойственной ему манере мыслить. Его самоощущение про­никает и в авторскую речь, придавая ей торжественность и литературную традиционность: «Между тем Владимир углублялся в чащу дерев, движением и усталостию стараясь заглу­шить душевную скорбь... мысли одна другой мрачнее стесни­лись в душе его... Будущее для него являлось покрытым гроз­ными тучами... Долго сидел он неподвижно на том же месте, взирая на тихое течение ручья, уносящего несколько поблек­лых листьев и живо представляющего ему верное подобие жиз­ни — подобие столь обыкновенное».

Последними словами этой фразы Пушкин подчеркивает тра­диционность романтического сравнения жизни с потоком, срав­нения, возникшего в сознании Владимира Дубровского как след начитанности и романтической манеры чувствовать. Не автор, а герой не справляется с реалистическим восприятием жизни. Отступления от «нагой простоты» прозы носят в «Дуб­ровском» намеренный характер. В них проступает неспособ­ность героя видеть жизнь в свете «ясном и холодном». Это качество не лишает Владимира Дубровского героического оре­ола, но делает бессильными все рыцарские достоинства, кото­рыми он наделен. Дубровский терпит поражение и в любви, и в попытке поставить себя вне законов общества, его отвергшего, и вместе с кистеневскими крестьянами завоевать независи­мость.

Двойственность освещения Владимира Дубровского создана сложным отношением к романтизму, который для Пушкина в 30-е годы во многом был изжитым способом восприятия действительности и художественного ее отражения. Воскре­шение романтизма в творчестве Лермонтова и Гоголя было обусловлено историческими причинами: поражение декабриз­ма, атмосфера николаевской деспотии углубляли конфликт идеалов и реальности в сознании русской интеллигенции. Однако для Пушкина воскрешение романтизма было возвра­том к уже отвергнутому, во многом несостоятельному миро­воззрению. Отсюда ноты иронии в отношении к герою, со­бравшему, казалось, все достоинства романтического поведе­ния. Владимир Дубровский — протестант, бунтующий про­тив социального закона с поразительной энергией, благород­ством, сомоотвержением и настойчивостью. В романе он ок­ружен всеобщим восхищением. В него влюблена не только Марья Кириловна, но все барышни. Троекуров не без удоволь­ствия следит за его дерзкими подвигами и по-человечески при­вязывается к Дефоржу, с которым ему расстаться так же труд­но, как некогда с Андреем Гавриловичем Дубровским. Это чувство подчеркивается мотивом, который сердито насвистывает Троекуров в минуты сильных волнений: «Гром победы раз­давайся». Каждый раз этот мотив возникает при разрыве с до­рогим для Троекурова человеком: со стариком Дубровским (IV глава), с Дефоржем (XII глава), с Машей (XVII глава). Вот в каком высоком для Троекурова ряду оказывается «маскиро­ванный разбойник». Дубровский наделен самообладанием столь же поразительным, как и его дерзость, добротой столь же бесконечной, как и его мужество. Он не только решитель­ный воин (в XIX главе своей доблестью он спасает разбойни­ков в почти безнадежной ситуации), но и поэт в своем чувстве. Пейзаж Покровского, овеянный лирической интонацией, по­является лишь в III главе, когда мимо этого имения едет Вла­димир. До него в романе некому было поэтически увидеть это место.

Однако наделенный героическим поведением и качествами, необходимыми для гражданского подвига, Владимир Дубров­ский представлен в романе человеком, мечтающим о тихом мире семейного счастья. Он «тем более любил семейственную жизнь, чем менее успел насладиться ее тихими радостями». Покидая родной дом, Владимир зачитался письмами матери к отцу «и позабыл все на свете, погрузясь душою в мир семей­ственного счастия». Он действительно, как верно говорит об этом Маше, «рожден был для иного назначения... душа его умела... любить». И в этом несоответствии трагической судь­бы и идиллических душевных устремлений Владимир Дуб­ровский поразительно напоминает Владимира Ленского, кото­рый, хотя и был «поклонник славы и свободы», но «сердцем он для оной жизни был рожден», т. е. для той же самой «семей­ственной».

Намечая конфликт между мирными устремлениями и дра­матической судьбой героя, Пушкин подчеркивал и антигу­манность современной ему жизни и одновременно несколько снижал масштабность романтической личности. Владимир Дуб­ровский, таким образом, оказывается героем, наделенным романтическим поведением, но не романтическим мировоз­зрением, с трагическим расколом сознания, мятежностью по­рывов и грандиозностью целей. Дубровский способен чувство­вать романтически, но не доходит до всесжигающих страстей, до отчаяния, сарказма, разочарования. Он никого не делает жертвами своих чувств, как это произойдет с Демоном, с Пе­чориным. Дубровский не презирает людей настолько, чтобы позволить себе переступить границу между добром и злом. Его бунт рожден не протестом против основ мироздания, а конкретной ситуацией и борьбой с частной, как ему самому представляется, несправедливостью. Реально же Дубровский втянут в борьбу против социального закона.

 







Дата добавления: 2015-10-15; просмотров: 2211. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Кардиналистский и ординалистский подходы Кардиналистский (количественный подход) к анализу полезности основан на представлении о возможности измерения различных благ в условных единицах полезности...

Обзор компонентов Multisim Компоненты – это основа любой схемы, это все элементы, из которых она состоит. Multisim оперирует с двумя категориями...

Композиция из абстрактных геометрических фигур Данная композиция состоит из линий, штриховки, абстрактных геометрических форм...

Важнейшие способы обработки и анализа рядов динамики Не во всех случаях эмпирические данные рядов динамики позволяют определить тенденцию изменения явления во времени...

Вопрос. Отличие деятельности человека от поведения животных главные отличия деятельности человека от активности животных сводятся к следующему: 1...

Расчет концентрации титрованных растворов с помощью поправочного коэффициента При выполнении серийных анализов ГОСТ или ведомственная инструкция обычно предусматривают применение раствора заданной концентрации или заданного титра...

Психолого-педагогическая характеристика студенческой группы   Характеристика группы составляется по 407 группе очного отделения зооинженерного факультета, бакалавриата по направлению «Биология» РГАУ-МСХА имени К...

Методы анализа финансово-хозяйственной деятельности предприятия   Содержанием анализа финансово-хозяйственной деятельности предприятия является глубокое и всестороннее изучение экономической информации о функционировании анализируемого субъекта хозяйствования с целью принятия оптимальных управленческих...

Образование соседних чисел Фрагмент: Программная задача: показать образование числа 4 и числа 3 друг из друга...

Шрифт зодчего Шрифт зодчего состоит из прописных (заглавных), строчных букв и цифр...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.012 сек.) русская версия | украинская версия