ФЛОБЕР; В РАБСТВЕ у СРЕДЫ

Но сможет ли он на самом деле реализоваться? Или, может быть, истории, т. е. тотальному движению Разума, диалектическому становлению общества не удастся создать его и дать ему проявиться по-своему, уничтожая и низвергая его поползновения к самостоятельности?

В последние годы Сартр жил в тисках этой дилеммы. В своей работе о Флобере («Идиот в семье», 1971 г.), которую он сам представил как продолжение «Вопросов метода» (первой части «Критики диалектического разума»), он подступается к этой дилемме, анализируя фигуру Флобера, взятую им как типичный случай человеческого существования вообще. То, что можно узнать об одном человеке, писал Сартр, достоверно mutatis mutandis* для всех людей. Обстоятельства рождения, семейные и социальные условия, среда, события детства — факторы, ко-

Сартр

==155

торые дают о себе знать в жизни каждого человека; и даже если каждый человек подходит к ним по-разному, существует постоянная основа, непривычное сновидение между совокупностью особых условий и усилием их «тотализировать», т. е. свести к тотальному единству, свойственному отдельно взятой личности. Благодаря этому сновидению, человек — это, с одной стороны, то, что семья и, следовательно, общество или класс, к которому он принадлежит, делают из него, и, стало быть, он «создан» или сформирован этими факторами; а с другой — «он творит себя», т. е. становится тем, чем выбирает быть.

Сартр называет «конструированием» формирование, связанное по преимуществу с воздействием социально-исторических факторов, и «персонализацией» процесс, посредством которого индивид включает и внедряет в «тотализирующий проект» эту совокупность сформировавших его факторов. Среди формирующих факторов находится прежде всего психоаналитический аспект, в силу которого человек бессознательно несет запечатленными в своей конституции последствия событий своего детства, т. е. отношений с матерью и отцом. Существует и классовый аспект, благодаря которому эти самые отношения вписываются в социальный контекст исторического момента, навязывающий их и оказывающий им предпочтение. Сартр недву-

 

==156

Η. Аббаньяно. Мудрость философии

смысленно делает упор на строгом детерминизме этих факторов. «Именно мать, — пишет он, — будет готовить новорожденного к красному или белому гневу, к страхам, которые прорываются, одолевают и парализуют». Таким образом, детство является определяющим: «жизнь — это детство, положенное во все приправы». Следовательно, Флобер «никогда не выходил из детства». И всю историю его жизни должно объяснять на основе его семейных отношений, как и жизнь всякого другого человека. Столь же определяющей для Флобера (но и здесь он лишь особый случай всеобщей обусловленности) является принадлежность к французской буржуазии XIX века. «Ничего не поймут в Густаве, если прежде всего не постигнут эту фундаментальную черту его классовой принадлежности: сие полупатриархальное сообщество — со всеми разъедающими его противоречиями — является одновременно его изначальной истиной и постоянно действующей детерминацией его судьбы». И Сартр обещал показать в третьей части своей работы, что Флобер мог убежать от своего класса, лишь «падая ниже него, т. е. позволяя себя полностью обесценить и выбросить на помойку как бесполезную вещь».

Но если дела обстоят таким образом, процесс персонализации может создать весьма немного. События рождения и детства, которые, в свою очередь, вписываются в контекст, определяющий

Сартр

==157

общественную историю, кажется, формируют человека с неизгладимыми характерными чертами и устремлениями. И когда он стремится персонализироваться, т.е. снять эти изначальные характерные черты и устремления и включить их в проект своей собственной жизни, он лишь наталкивается на них и попадает под их господство, постоянно колеблясь между бунтом и принятием судьбы, которую они очерчивают. Если осуждение свободы, о котором раньше говорил Сартр, было осуждением случайного характера событий, порождающих выборы, и самих выборов, осуждение предопределенной судьбы, о которой он говорил потом, — это растворение человеческой личности в необходимости событий. Но быть может, между свободой без условий и обусловленностью без свободы несущественное различие: обе они исключают конечную, но позитивную и конструктивную свободу, единственно возможную для человека и достойную его.

В случае с Флобером литература была единственным выходом из невыносимой ситуации; выходом, который был «контртворчеством, сделавшим его равным (в воображении) Богу». Если посредством литературы Флобер пережил «невозможность быть человеком», его воображаемое контртворчество позволило ему пережить также и невозможность быть Богом. Как и все люди, но по-своему, Флобер был неудавшимся Богом.

 

==158

Η. Аббаньяно. Мудрость философии S. НОСТАЛЬГИЯ ПО БЕСКОНЕЧНОМУ

Философия Сартра стремилась быть гуманистическим экзистенциализмом, и как таковая она нашла свое место среди наиболее значительных и революционных течений современной мысли. Но она постоянно колебалась в неразрешимой антиномии. С одной стороны, Сартр приписывал человеку бесконечную свободу, которая располагает бесчисленными возможностями и может на их основе выбирать и проектировать без ограничений или условий. С другой стороны, он приписывал тотальному бытию, природному и историческому миру, в котором живет человек, столь же бесконечную детерминирующую способность, абсолютную необходимость, которая не только ограничивает, но и уничтожает бесконечную свободу человека. Среди этих двух бесконечных бесконечное, берущее веру, — второе, бесконечное необходимости, перед лицом которой единственный выход, остающийся человеку, состоит в том, чтобы признать и понять эту самую необходимость и следовать судьбе.

Исходя из этих основоположений, трудно понять позиции, которые занимал Сартр в защите человека и его свободы. Какого человека и какой свободы? Человека, являющегося «вещью» для других людей или необходимого продукта тотализирующего Абсолюта? Свободы, которая завершается неизбежным крахом или находит успокоение в принятии необходимости?

Сартр

==159

Подлинно гуманистический экзистенциализм должен прежде всего признать конечность человека и его мира и заняться поиском трудной меры, которая бы позволила, пусть даже среди опасностей и препятствий, реализовать действительную свободу. Но Сартр был последним великим романтиком нашего времени, и его одолевала жажда бесконечного. Он не нашел опосредований между Бытием и Ничто, потому что их нет. Опосредование существует лишь между конечными реальностями, которые сталкиваются и ищут гармонию и спокойствие. Мир, который не создан по мерке человека, если не уравнивает человека с Богом, то заточает его в Ничто.

 

К оглавлению

==160

00.htm - glava11

возможности И ГРАНИЦЫ СВОБОДЫ В ИСКУССТВЕ (Адорно)