База данных героев

Олиан, Скатник и экипаж вертолета были награждены медалями Героев фонда Карнеги. За последнее столетие малоизвестный Ко­митет фонда героев имени Карнеги выдал больше 9 тыс. медалей и денежных наград людям, подвергнувшим свои жизни особенному риску во имя спасения других.

Эндрю Карнеги был зачарован героями гораз­до сильнее многих других людей. Зимой 1904 г., находясь в своем 64-комнатном дворце в Верхнем Ист-Сайде Манхэттена, он услы­шал о страшной катастрофе в угольной шахте недалеко от Питсбурга. В результате сильного взрыва погиб 181 человек. Через не­сколько часов после этого на место происшествия прибыл весьма уважаемый инженер, бывший разработчиком шахты, и спустился в центральный ствол, чтобы помочь в спасении выживших горняков. Глубоко под землей он надышался ядовитыми газами — побочным продуктом взрыва, и вскоре умер, оставив вдову и приемного сына. На следующий день на поиски выживших во время взрыва отпра­вился еще один доброволец — на этот раз шахтер. Он тоже погиб от воздействия удушливого газа, оставив вдову и пятерых детей. Карнеги, которого было нелегко чем-то поразить, был настолько тронут, что решил собрать $40 тысяч пожертвований, чтобы пере­дать их семьям погибших. «Я не мог выбросить из головы мысли о женщинах и детях, пострадавших в результате этой катастро­фы», — написал он. Кроме того, он изготовил две золотые медали, чтобы увековечить героизм погибших волонтеров.

Через несколько месяцев Карнеги, бывший в тот момент бога­тейшим человеком мира, основал 5-миллионный фонд, а также комитет фонда героев. Именно этот фонд стал самой любимой из всех созданных им благотворительных организаций. «Не думаю, что в мире существует фонд с более благородной целью, — сказал он как-то с обычной для него нескромностью. — Этот фонд мож­но считать моим любимым детищем». Большинство прочих фи­лантропических проектов Карнеги были придуманы кем-то дру­гим. Но авторство идеи фонда героев принадлежало самому Кар­неги. Несмотря на все свое бессердечие, проявляемое в бизнесе, он не терпел жестокости в жизни. Он презирал футбол, называя его спортом дикарей, а потому подарил Принстонскому универ­ситету озеро, чтобы у атлетов появилась возможность заниматься другими видами спорта. Он был пацифистом и протестовал, когда героям давали традиционное определение воинов. «Ложные ге­рои человека-варвара способны только хвастаться умением унич­тожать себе подобных, — писал он, — но истинными героями ци­вилизации являются только те, кто спасает людей или делает для них великое множество благих дел».

В фонде героев хранится необычная база данных документаль­но подтвержденных героических деяний. (Комитет не награждает медалями без самой тщательной проверки каждого из случаев и подтверждения всех фактов.) Список награжденных очень разно­образен. «Это люди всех возможных профессий, возрастных и эт­нических групп, — говорит директор Комиссии по внутренним де­лам Дуглас Чемберс. — Самым молодым геро­ем у нас, кажется, была семилетняя девочка. Самой пожилой героиней стала 86-летняя женщина».

Однако проявились и некоторые закономерности. В соответст­вии с результатами исследования, проведенного в Гавайском уни­верситете психологом Роналдом Джонсоном, из 450 актов героизма, признанных комитетом за период с 1989 по 1993 г., абсолютное большинство, то есть 91 %, было совершено мужчинами. Конечно, это может быть обоснованной составом вы­борки ошибкой. Ведь база данных фонда героев не может претен­довать на полноту. О большинстве своих героев комиссия узнает из сообщений СМИ, и вполне возможно, что героические поступ­ки свойственного мужчинам характера являются более привлека­тельными для освещения. Может быть, мужчины просто чаще оказываются в рискованных ситуациях, где кого-то надо спасать. (В конце концов, 61 % спасенных жертв также составляют мужчи­ны.) В силу своей профессиональной принадлежности, а также более высокой толерантности к рискам, мужчины более склонны попадать в опасные ситуации. В среднем мужчины более сильны в физическом смысле, что тоже оказывает влияние на уровень их готовности идти на опасные действия.

Но такое тендерное различие может свидетельствовать и о бо­лее тонких вещах. Вполне возможно, что мужчины более склонны видеть в себе спасителей, то есть верить в то, что они не только спо­собны на героические поступки сами, но и в то, что такого поведе­ния от них ожидают окружающие. Кроме того, подавляющее боль­шинство героев фонда относятся, подобно Олиану, к рабочему классу. Из 283 мужчин, спасших людей, не являющихся членами их семьи, только двое занимали высокие посты. Вероятно, львиная до­ля этих людей делала то, что, по их мнению, от них ожидается с учетом их социальной роли. Как правило, это были водители гру­зовиков, сварщики, неквалифицированные рабочие, то есть люди, занятые физическим трудом, предполагающим, подобно спаса­тельным операциям, наличие определенной степени риска. Исследование показало, что на удивление много таких ситуа­ций происходит в сельских районах или в малых городах Амери­ки. Почти 80 % актов героизма произошли в местечках с населе­нием, не превышающим 100 тыс. человек. Конечно, это тоже мо­жет быть ошибкой, определяемой качеством выборки. Но нельзя отрицать и того, что в маленьких городах все, как правило, друг друга знают. В соответствии с теорией взаимного альтруизма здесь благодеяния запоминают и чтут.

Сэмюэл Олинер, выживший в Холокосте и посвятивший всю последующую жизнь попыткам понять суть героизма, также про­вел анализ героев Карнеги. Он наугад выбрал 214 человек из этого списка и расспросил их, почему они совершили свои героические поступки. Как и в случае с людьми, спасавшими евреев во время Второй мировой войны, он получил целый спектр разных объяс­нений. Но 78 % сослались на моральные ценности и нормы, воспи­танные в них родителями и более широким окружением. «Многие говорили, что в какой-то момент жизни им дали понять, что люди должны заботиться друг о друге, и после этого они почувствова­ли, что готовность помочь окружающим неразрывно связана с их восприятием себя как личности», — написал Олинер. Ричард Олиан, прыгнувший в замерзший Потомак после крушения рейса 90, не был деревенским жителем. Но в остальных аспектах он очень похож на других героев, принимавших участие в исследова­нии: он — мужчина, у него была рабочая профессия и острое чув­ство, что оказывать помощь людям — это его долг.

Итак, мы подходим к психологическому объяснению феномена героизма. Чувство сострадания в комбинации с личностными ха­рактеристиками человека, склонного оказывать помощь другим и идти на риск, может служить предпосылкой к героическому пове­дению. Но все это не объясняет, какой смысл могут иметь дейст­вия Олиана с эволюционной точки зрения. Когда я задала вопрос о героизме специалисту по поведению животных Джону Элкоку, его реакция была скептической. Наверно, байки о героях — пре­увеличение, говорит он. В конце концов, в среде других млекопи­тающих, например львов, «самые сильные хищники будут объеди­няться, чтобы защитить себя от опасности. Но о том, чтобы один лев принес себя в жертву во благо всей группы, не может идти ре­чи. Если это и происходит, то исключительно по случайности».

Так следует ли считать героев «случайно» возникшими сущест­вами? Или, если употреблять термины генетики, является ли Олиан жертвой мутации? А что можно сказать о даже еще более экстре­мальных рисках, на которые идут люди? Известно, что некоторые герои Карнеги не умели плавать, но все равно бросались в воду, чтобы спасти людей. Некоторые из них в результате погибли. Не безумие ли это с точки зрения механизма естественного отбора?

Олиан, чуть не замерзший насмерть в ледяных водах Потомака, потом не раз задумывался об этом. «Мне всегда казалось чрезвы­чайно интересным, что люди, так плохо относящиеся друг к другу в обычной жизни, в тяжелую минуту могут делать ради других совер­шенно потрясающие вещи», — говорит он. Он не может говорить за остальных, но, думая о себе, пришел к выводу, что его действия дик­товались корыстными интересами. «Если человек не получит от своего поступка ничего, я имею в виду совсем-совсем ничего, то он не будет действовать, — говорит он. — И я бы не стал».

Во время Холокоста Алек Рослан, рискуя собст­венной жизнью и жизнью членов своей семьи, спас двух малолет­них мальчишек. Через много лет, во время его выступления в од­ном из храмов Лос-Анджелеса, его переводчиком был Олинер. По воспоминаниям Олинера, по окончании речи Рослана окружили журналисты и стали вновь и вновь задавать один и тот же вопрос: «Почему вы сделали это? Что заставило вас рисковать жизнью? Почему?» Мы, как всегда, с почти религиозным рвением ищем ге­роев, а находя их, приходим в изумление. В конечном итоге раз­драженный Рослан повернулся к ним и спросил: «Зачем вы спра­шиваете меня, почему я это сделал? Вы хотите сказать, что можно вести себя как-то иначе?»

Снова и снова герои объясняют свои действия фразой: «Если бы я не сделал этого, я не смог бы потом жить в мире с самим собой». Она превратилась в клише, используемое после катастро­фических событий. Но это не значит, что она не является простой истиной. Чем с большим количеством героев мне удавалось пого­ворить, тем очевиднее становилось, что я задаю им не тот вопрос. Дело было не в том, почему они сделали что-то. Лучше было задавать следующий вопрос: «Что страшного могло бы произойти с вами, если бы вы не сделали того, что сделали?»

«По сути, ты делаешь это для себя, — говорит Олиан, — пото­му что боишься не сделать этого, а потом столкнуться с последст­виями бездействия внутри себя самого». В обсуждаемом нами случае Олиан боялся разочароваться в себе. Его решимость на месте катастрофы была следствием уверенности в своих силах и неуверенности в себе, говорит он. Уверенности, потому что он знал, что у него достанет сил и способностей попытаться доплыть до пассажиров самолета, и неуверенности в себе, потому что ему нужно было доказать себе, что он сможет это сделать. Он прыг­нул в реку не для того, чтобы стать героем, а для того, чтобы не стать трусом. Как сказал он сам: «Скорее это произошло из-за ощущения внутренней пустоты, чем из-за желания добавить что-нибудь к тому, что уже было внутри».

Во время вьетнамской войны Олиан поступил на военную службу по той же самой причине. Он пошел во Вьетнам, потому что боялся не пойти туда: «Именно по этой причине я просто дол­жен был сделать это. Я не хотел провести остаток жизни в раз­думьях, смог бы я решиться на это или нет. Мог ли я достойно среагировать на ситуацию, какой бы она ни была? Я не знал, смогу ли выжить и как буду чувствовать себя, когда мне придется уби­вать людей. У меня было очень много вопросов».

В 1969 г., в сезон дождей, Олиан с группой бойцов отправился в патруль в нагорьях центрального Вьетнама. Они перешли реку че­рез небольшой временный мост, а утром обнаружили, что его за­топило паводком, и вернуться назад они могут, только проплыв сотню ярдов в бушующей воде. Они прождали много часов, посы­лая просьбы о помощи со своей еле работающей рации. Помощь так и не пришла, и у них начало заканчиваться продовольствие. Оказавшись лицом к лицу с рекой и большой проблемой, Олиан нашел в себе достаточно уверенности в своих силах (и достаточно неуверенности в себе), чтобы прыгнуть в воду. Он переплыл реку и таким образом смог ответить на один из своих вопросов.

Психолог-дарвинист Гордон Гэллап-младший без колебаний рисует предполагаемый портрет среднестатистического героя: «Я готов поспорить, что большая часть героев — это молодые холостые мужчины, не имеющие детей». (Не знаю, считать ли это про­стым совпадением, но Олиан, хоть и был женат, все-таки был мо­лодым и бездетным мужчиной.) Гэллап с такой легкостью выска­зывает это предположение, потому что знает, что нашей жизнью правят эволюционные императивы. Если мы готовы сделать что-то, то эти действия, скорее всего, помогут нам в деле генетическо­го выживания. Мужчины более склонны становиться героями, по­тому что это приносит им репродуктивные дивиденды, говорит Гэллап. Если у них еще нет детей, героизм — хороший способ га­рантировать, что когда-нибудь у них их будет очень много. Если говорить другими словами, все девушки любят геровев. «Сотри с альтруиста краску, и под ней окажется гедонист», — говорит Гэл­лап. Конечно, слишком сильно сказано, но смысл понятен. А если будущий герой погибнет в попытке совершить свой подвиг? Ну, тогда его сестры, братья и родители, то есть другие хранители его генетического материала, выгадают из-за того, что стали без­утешными родственниками героя. Женщины же, как гласит тео­рия эволюции, имеют возможность максимально эффективно продвигать свой генетический материал выбором лучших для себя партнеров по качественным (а не количественным) характеристи­кам. Кроме того, женщины могут делать это, воспитывая детей, что при качественном исполнении тоже может стать актом геро­изма, хотя им вряд ли дадут за это медаль Карнеги.

Сведя феномен героизма к его эволюционным корням, понача­лу можно почувствовать некоторое разочарование, как будто мы заглянули в шляпу фокусника. Но помните, это всего лишь глубо­ко зарытые корни. За миллионы лет эволюции выросло гигант­ское, узловатое дерево, увешанное культурными и психологиче­скими мотивациями. Если эволюционная теория говорит нам, что героизм, хотя бы с генетической точки зрения, может быть эгои­стичным явлением, то это не обязательно плохо. Это всего лишь означает, что все мы можем стать героями в какой-то момент жизни. Другими словами, благое деяние приносит нам пользу. А если мы все потенциально способны на это, то можем развивать этот потенциал в нашей культуре и соответственно чаще встре­чаться с этим явлением.