Поведение.

Дальше могут идти рубрики уродующих и мучительных наказаний; затем — пожизненное заключение в тюрьме, в каторге, отнятие свободы, чести, имущества и т. д.

Каждая последующая кара в общем менее грозна, чем предыдущая, и, вероятно, большинство предпочтет лишение руки — смерти, лишение имущества — пожизненной каторге и т. д.

Но вместе с тем как много исключений из этого общего правила! Лишение жизни страшно тому, кто ценит жизнь; а тому, для кого она есть сумма бессмысленных страданий, — для того смертная казнь, пожалуй, скорее желательна, чем страшна. Вся категория самоубийц, "разочаровавшихся в жизни", должна быть отнесена к рубрике подоб­ных лиц. А разве мало лиц, предпочитающих смерть лишению чести? Сколько женщин покончило с собой, предпочитая смерть лишению чести! Сколько людей, проигравших чужие деньги или так или иначе запятнавших себя, предпочитает смерть лишению чести и доброго име­ни! Сколько людей предпочло бы смерть длинным и мучительным истязаниям! История пыток и войн дает немало фактов, где жертвы просили своих палачей убить их, а не истязать, где раненые просили покончить с ними, а не оставлять их мучиться. И сколько людей, страдающих так или иначе, предпочло бы умереть, если бы их не останавливали те или иные мотивы загробного мщения за самоубийство или боязнь причинить страдания близким и т. д.!

Если так обстоит дело со взаимоотношением смертной казни и дру­гих кар, то ясно, что остальные виды кар еще более различно могут оцениваться различными людьми: один предпочтет моментальное уро­дование лица продолжительному истязанию, другой второе — первому; один согласится скорее пожертвовать обеими руками, но сохранить мущество, другой — наоборот. Для одного пожизненное заключение УДет более приемлемо, чем продолжительные и частые истязания, для Ругого — наоборот. Один пожертвует имуществом, но сохранит честь, ДРУгои поступит наоборот.

Бы всего сказанного видно, что, несмотря на то что в общем может ни? И возможна известная классификация карательных актов по степе- * жестокости (тем самым и по степени их мотивационного влияния), Но^ак° она допускает столь значительные исключения, что сомнитель- прояСТаНОВИТСЯ и сама общность правила. Это колебание еще резче бы тВляется в области наградных актов. Здесь почти невозможна какая 0 ни была классификация различных наград, степень желательности которых была бы одинаковой для всех людей. Да, несомненно, верн что та из наград будет более желательной (а следовательно, будет име°* и большее мотивационное влияние), которая пригодна для удовлетвоп^ ния наиболее интенсивной в данный момент потребности. Но как узнат какая потребность по своему материальному характеру наиболее интеи* сивна? И можно ли предполагать, что невозможен случай, в котором дв или большее число потребностей являются одинаково интенсивными? Как тут выбирают или чем, в таком случае, руководствуются люди?

Само собой разумеется, что, например, награда в виде пиши гораздо более желательна для голодного, чем награда в виде шахматной доски или билета на концерт Шаляпина... Все это в общем верно. Но опять-таки и здесь имеются такие значительные исключения, что общность правила становится в высшей степени относительной. Кто не знает многочислен­ных случаев, в которых предпочиталась награда, удовлетворяющая по­требности, неудовлетворение которых вовсе не грозило жизни, награ­дам, весьма важным для жизни; примерами могут служить те лица которые жертвовали самой жизнью (не говоря уже о жертве других благ' удовлетворяющих потребности) ради минутного обладания любимым существом. Эти факты (а уголовная и "героическая" хроника показыва­ет, что их не мало) свидетельствуют о том, что выбор между удовлет­ворением потребности, важной для жизни, и потребности, неважной для нее, далеко не всегда бывает в пользу первой. В самом деле, можно было бы жить и без обладания той или иной женщиной, однако достаточно бывает обещания этой награды, чтобы побудить человека на поступки, неминуемо отнимающие от него честь, свободу, имущество и очень часто самую жизнь.

Казалось, можно было бы жить без убийства своего врага, и удов­летворение этой потребности отмщения вовсе уже не так необходимо для жизни, однако дикарь, о котором говорит Гюйо в своем "Очерке морали", рискнул поставить на карту всю свою жизнь, лишь бы отом­стить ему. А ведь потребность отмщения — тоже потребность. И при­том свойственная не только этому дикарю, но почти бывшая у всех народов и сохранившаяся еще и теперь на Корсике (vendetta), на Кавказе и сплошь и рядом фигурировавшая как награда.

Водка или табак, несомненно, менее полезны для жизни, чем молоко или конфеты, однако удовлетворение "водочной" потребности (алкого­лик) и "курительной" потребности (курильщик) предпочтут не только молоку и конфетам, а сплошь и рядом (как, например, самоеды и другие первобытные народы) удовлетворению целого ряда потребностей, в выс­шей степени важных для жизни.

Да в конце концов мы и теперь еще сплошь и рядом поступаем не "хозяйственно", а затем, едва ли в большинстве случаев, предпочитаято или иное благо, руководствуемся рассуждениями и гаданиями вроде того: насколько это благо полезно для жизни, насколько степень удов­летворения такой-то потребности интенсивна ипродолжительна ит. Д- Эта рациональность поведения, может быть, будет возможна для буДУ" щего рационального человека, но она не является свойством прошлого и настоящего истории. Все это пригодно для "политики" благ инаград»ане для их теории.

Ведь раньше К. Менгера и школы предельной полезности эти эк® принципы были формулированы (и, пожалуй, глубже) Бентамом, кото­ рый в своей "Deontologie" определил благо как удовольствие, а и различных удовольствий рекомендовал выбрать то, которое: 1) наиболе^ интенсивно, 2) продолжительно, 3) несомненно, 4) близко, 5) плодотвор' но, 6) чисто и 7) распространено.