Соотношение мнения, веры, понимания и интерпретации знания

Мифам всегда приписывалось сверхъестественное про­исхождение, причем не только в лишенных письменности экзотических тотемических обществах, но и в гораздо более развитых культурах древнего Востока и античной Греции, в роли творца здесь обычно выступает либо бог, либо обоже­ствленный культурный герой. И это понятно, так как, со­гласно данным современной психофизиологии, для сохра­нения в долговременной памяти устойчивых комплексов мысленных образов необходимо участие эмоционально-мотивационного компонента, т.е. необходима дополнитель­ная " эмоциональная" активация коры больших полушарий из структур лимбической системы.

Таким образом:

 

Вера в миф в известном смысле тождественна вере в сверхъестест­венное, а вопрос об истоках религиозной веры по сути дела касается предпосылок формирования не только архаиче­ского мышления, но и человеческого мышления вообще.

Еще Ч.Дарвин (1809-1882) в своей работе " Происхождение человека" выдвинул идею о том, что возникновение религиозной веры неразрывно связано с эволюцией человека и, подобно дру­гим его ментальнымспособностям, может быть объяснено с эволюционной точки зрения. Развивая эту фундаменталь­ную идею, современные последователи Ч.Дарвина пришли к более конкретному выводу: вера в сверхъестественно аутентична подлинной природе человека, которая, кроме всего прочего, включает в себя также потребность в пси­хологическом комфорте и наделении смыслом (осмыслен­ности) осознаваемых результатов переработки когнитив­ной информации.

Психофизиологические и антропологические иссле­дования первобытных популяций дают достаточно веские основания предполагать, что для человечества как вида весьма болезненным по своим последствиям, видимо, оказалось само обретение самосознания. Дело в том, что сознание собственного " Я", пусть еще и весьма смутного и слабо дифференцированного, не могло не сопровож­даться осознанием отрицательных эмоций — чувства страха, тревоги, тоски, отсутствия безопасности, пред­чувствия смерти и т.д., — которые сопряжены в организ­ме человека с глубокими вегетативными (эндокринными, секреторными, сердечными и т.п.) и тоническими (спаз­мы, дрожь, расслабление и т.д.) изменениями. Нетрудно представить последствия эмоционального перманентного перенапряжения, состояния диффузного страха и других отрицательных эмоций — это не только нестабильность психики и нарушения психосоциального " порядка", но и непосредственная угроза физическому здоровью и жизни первобытных людей.

Осознав свою неповторимость и смертность, люди, естественно, были вынуждены выработать какую-то фор­му психологической защиты, которая заблокировала бы доступ к сознанию отрицательных эмоций. Но решение этой проблемы не могло обрести форму простой блокады, так как без новой переориентации их подавление и вы­теснение не устраняют эмоционального перенапряжения и не выводят из состояния психологического дискомфор­та. Выход был найден посредством обращения к вере в сверхъестественное, как источнику позитивных эмоций, по сути дела психологическому допингу. Однако это от­крытие одновременно отвечало и другой назревшей по­требности зарождающегося мышления первобытных лю­дей — потребности познать окружающую реальность, придать ей смысл.

Поскольку в основе наших адаптивных реакций лежат положительные и отрицательные эмо­ции — они сопряжены с процессами возбуждения, кото­рые необходимы для их возникновения, — то нет ничего удивительного в том, что именно вера в сверхъестествен­ное послужила отправным пунктом формирования наи­более древних форм познания мира.

Здесь, конечно, следует учитывать некоторые особен­ности образного, правополушарного познания, где рас­познавание (" узнавание") образов предполагает их соот­несение с прототипом, а понимание (смысл) любого кон­кретного случая (предмета и т.д.) определяется тем, насколько он соответствует уже имеющемуся образцу (схеме). Соответственно, если в долговременной семан­тической памяти смысл создается в форме одновременно­го представления взаимосвязанных понятий, образую­щих семантическую сеть, то в эпизодической памяти по­иск смысла распространяется в направлении обнаружения между образами каких-то ассоциативных связей. Таким образом, если прототип (образец) уже не­сет какую-то смысловую нагрузку, то в структуре образ­ного познания автоматически (подсознательно) наделя­ется смыслом весь комплекс ассоциированных с ним (тождественных, противоположных) многозначных об­разов. (Разумеется, в силу автоматизма холистической стратегии обработки образной информации многие нетождественные элементы многозначного контекста мо­гут просто не осознаваться.)

Эти особенности образного познания позволяют, в ча­стности, пролить дополнительный свет на истоки присущей архаическому познанию весьма специфической " он­тологии" смыслов.

В архаическом познании предметы внешнего мира, также как и действия людей, не обладают своим собственным, самостоятельным смыслом, внутренне присущей им цен­ностью. Смысл и ценность для людей они обретают только в качестве инородной сверхъестественной силы, выделяю­щей их из окружающей среды. Эта сила как бы пребывает в природном объекте — либо в его материальной субстан­ции, либо в его форме, причем она может передаваться, транслироваться объектам только путем иерафании, т.е. непосредственного явления сверхъестественной силы или опосредованно, с помощью ритуала.

Камень, например, может оказаться священным в силу местопребывания в нем души предков или как место явления сверхъестествен­ного, либо, наконец, благодаря своей форме, свидетельст­вующей о том, что он — часть символа, знаменующего некий мифический акт и т.д. Таким образом, в структуре архаического мышления " окружаю­щий нас мир, в котором ощущается присутствие и труд человека — горы, на которые он взбирается, области, засе­ленные и возделанные им, судоходные реки, города, святи­лища, — имеет внеземные архетипы, понимаемые либо как " план", как " форма", либо как обыкновенный " двой­ник", но существующий на более высоком, космическом уровне".

Разумеется, небесные сакральные модели имеют здесь не только элементы природного бытия, города и храмы, но и значимая часть мирской жизни людей, их ритуалы. Семейный брак, танцы, конфликты, войны и т.д. — короче, любое человеческое действие может быть успешным лишь в той степени, в какой оно воспроизводит некое прадействие, совершенное в начале времен архетипической лично­стью (богом, героем и т.п.). В силу смысловой " первичности" прототипных образов реальным становится преимущест­венно сакральное, ибо только сакральное действует эффективно, творит и придает вещам долговечность. Поскольку такого рода " реальность" мо­жет быть достигнута лишь путем имитации прототипа или " сопричастия" с ним, все, что не имеет сакрального архети­па, оказывается лишенным внутреннего смысла, например, пустынные области, неведомые моря или неоткрытые зем­ли, которые в архаическом познании уподобляются первичному хаосу, т.е. состоянию, предшествующему сотворению. Отсюда понятно стремление людей стать архетипическими, " образцовыми" личностями, это стремление может показаться парадоксальным в том смысле, что человек традиционных культур признавал себя реальным лишь в той мере, в какой он переставал быть самим собой (с точки зрения современного наблю­дателя), довольствуясь имитацией и повторениемдей­ствий какого-то другого.

Конечно, в своем повседневном поведении люди всегда руководствовались не только спиритуалистическими пред­ставлениями, но и знаниями, почерпнутыми из опыта. По­требность в психологическом комфорте, в содействии сверхъестественных сил вовсе не исключала потребности в информации, способствующей выживанию, потребности в знаниях, жизненном опыте. Именно поэтому, например, сообщества людей, живущих в пустыне, всегда стремились приобрести какие-то новые знания о том, как и где, до­быть воду, а люди, обитающие за Полярным кругом, проявляли чудеса изобретательности, чтобы выжить при экстремальном холоде и т.д.

Генетическая и куль­турная эволюция совместно отбирали и генетически за­крепляли те формы поведения и те изменения, которые помогали человеку выжить и развить свои способности, включая, естественно, и способности к познанию. Но если само по себе знание, эмпирическое или экспери­ментальное, не передается генетически, то, видимо, со­вершенно иначе дело обстоит с когнитивными способно­стями человека — способностями к выявлению законо­мерностей типа " если — то", которые передавались в виде мутаций, закрепляемых в генетическом наследии людей благодаря естественному отбору.

Эту генетически обусловленную предрасположенность к выявлению причинно-следственных отношений психофизиологи обычно связывают с активностью лево­го полушария, которое обрабатывает когнитивную ин­формацию (вербальную и невербальную) путем отбора и сопоставления лишь немногих, существенных для анали­за, параметров, создавая более или менее однозначный контекст, необходимый для речевой коммуникации и вза­имопонимания людей. По мере развития логико-вербаль­ного, аналитического мышления человек все с большим успехом подмечал, открывал и усваивал с пользой для себя новые взаимосвязи и закономерности типа " если — то". Об этом достаточно авторитетно свидетельствуют данные современной археологии и этнографии, касающиеся про­гресса познания и культуры за последние 35000 лет «Основные культурные достижения, которые представлены аф­риканским " средним каменным веком" и верхнепалеолитическими культурами Европы и Азии, — развитие знаний в области техники и искусства, в области украшений, живописи, наскальных изображений и музыки, развитие эстетических критериев и этических норм, — на­столько превосходят достижения прежних периодов, что не приходится сомневаться в обусловленности всех успехов Homo sapiens способностью говорить и обладать полностью развитой системой языкового общения.

Быстроту, с которой были вытеснены все более ранние сапиентные виды, легче объяснить, если принять предположение, что язык в том виде, в каком он нам известен, был присущ лишь человеку совре­менного физического типа. Обладание речью дало человеку способ­ность делать заключения, выделять и распознавать явления, а кол­лективу людей — средство стабилизации общества (необходимого условия для развития цивилизации по установившемуся за тысяче­летия пути)». (Кларк. Дж. Доисторическая АФРИКА м.1977.с.139).

Как уже отмечалось, весьма важную для выживания людей защитную функцию вера в сверхъестественное и основанная на ней духовная культура могли выполнять, только будучи мощным источником положительных эмо­ций, своего рода допингом, обеспечивающим состояние психологического комфорта, эмоциональной удовлетво­ренности. Видимо, наличие связи между приобретением новой информации, с одной стороны, и механизмами по­ложительных эмоций — с другой, сыграло исключитель­но важную роль в процессах интериоризации культуры и развития познания. Дело в том, что только благодаря аффективной избирательности правополушарного, про­странственно-образного мышления (причем независимо от того, идет ли речь об архаическом или современном, преимущественно логико-вербальном мышлении) оказывается возможным индивидуальное творчество, получение новой информации, так как лишь эмоционально значимые для отдельного индивида компоненты коллективных пред­ставлений могут непосредственно трансформироваться в его личностные мотивы, в линию его поведения через меха­низмы эмпатии, через акты самоотдачи, акты отождествле­ния с одним из его «Я - образов».

Мир сакральных прототи­пов, архетипических образцов и мифических образов в этом случае может выступать и как непосредственно личност­ный, одновременно относящийся ко всем членам сообщест­ва и к каждому отдельному человеку — этот мир как бы «живет» в одном из индивидуальных образов «Я» в качестве объектов безотчетной и даже бессознательной веры, любви и т.д. Познание, в особенности воображение, в этом акте самореализации приобретает новую опору, новый инстру­мент - внешний объект, символ и т.д. становятся " естест­венным" продолжением человека, исследователя, позволяя как бы " изнутри" постичь его внутреннюю природу, развер­нуть и преобразовать содержащуюся в воображаемом обра­зе скрытую информацию.

Таким образом, есть определенные психофизиологиче­ские основания утверждать, что культурная информация, представленная в форме образов, символов, знаков, риту­альных действий и т.д., смысл которых в той или иной степени остается скрытым, неосознаваемым или неэксплицированным, может выступать эффективной доминантой индивидуального поиска, личностным мотивом, целиком и полностью вовлекающим субъекта в процесс познания.

И этот вывод согласуется с результата­ми многочисленных историко-научных исследований, убе­дительно показывающих, что в сугубо личностном, психо­логическом плане поисковые установки многих ученых действительно оказывались инициированными их страстной убежденностью, одержимой верой в абсолютную истин­ность каких-то спиритуалистических, мифологических или идеологических представлений, их верой в сверхъестест­венное, любовью к высшему трансцендентному существу, культурному герою и т.д.

Однако для архаического познания в целом глубоко чужда ориентация на систематический поиск новой инфор­мации, а тем более на поддержку индивидуального творче­ства. Богатых ресурсов образного мировосприятия, богатого воображения явно недостаточно для выявления новых кон­структивных решений, — как оказалось, ведущую роль на этапах подготовки открытия играет логико-вербальное мышление. К тому же распространение культурных инно­ваций здесь наталкивается на серьезные трудности — пред­варительно они должны пройти обряд " освящения" и стать образцовыми, " сакральными", сопряженными с деяниями сверхъестественного существа или культурного героя. И только в этом своем новом качестве адаптивно ценные куль­турные инновации приобретают шанс на существование. Поэтому, именно развитие вербальной коммуникации и аргументирующей функции речи открыло принципиально новые возможности для эволюции познания.

Отметим, что на основе естест­венного языка появилась перспектива опосредованного мо­делирования событий с помощью речевых, а позднее и спе­циально созданных языковых средств, а по мере развития его аргументирующей функции - получать с помощью ло­гического и научного выводов новое знание. Но эти когни­тивные преимущества логико-вербального, аналитическо­го мышления генетически закреплялись в течение многих тысячелетий и лишь постепенно привели к замене домини­рующего образного познания.

Как важную веху в эволюции архаического познания, безусловно, следует рассматривать возникновение древ­негреческой науки как элемента рациональной теологии, религиозно-мистических представлений о Космосе, его устройстве. Именно здесь логико-математические методы и каузальная интерпретация действительности впервые по­лучают " внеземное", сакральное обоснование. Но, что са­мое важное, эта культурная ориентация непрерывно сохра­няется в течение многих веков, через неоплатоников и Ари­стотеля(384-322 до н. э.) Она оказывается достоянием христианского мира и постепенно становится " школой", сначала для " избранных", а спустя некоторое время — для всех.